Золоту – жизнь, человеку – смерть
Шрифт:
– А что вы скажете о майоре, присоединившемся к отряду полковника. Где он сейчас со своим отрядом и что делают его люди в городе?
– Мы проверяли на улице каждого приезжего после прибытия в город Зарева. Людей майора нет.
– Вы можете мне задать вопрос: кто он и откуда прибыл?
– Знаем, что он монархист, но кто и откуда, не знаем.
Ярые монархисты находятся сегодня под арестом и на вопрос, кто такой майор, отвечают – монархист.
– Как вы совмещаете две должности: комиссар дивизии Зарева и комиссара охраны семьи Романовых?
– В связи с уходом на фронт, я сдал свои полномочия по охране семьи Романовых.
– Товарищ комиссар, не будет так, что вы уйдете на фронт, а тот малочисленный отряд майора пойдет на штурм дома, где находится Николай II со своей семьей?
– Я предлагаю вам, товарищ Ковалевский, вместе с новым комиссаром, возглавляющим охрану, вывезти из дома семью Романовых в тюрьму, а его верных слуг заставить работать на новую власть или тоже препроводить в тюрьму.
О том, что Романовы в тюрьме, никто не должен знать, даже тюремное начальство. У вас есть опыт по этому делу, передайте новому комиссару.
– Мне думается, что меня члены облисполкома поддержат в этом вопросе, и я вам предлагаю сделать это сегодня вечером.
– У меня есть еще один важный вопрос ко всем членам облисполкома. Я председатель суда, избран судейской коллегией Екатеринбурга над гражданами Романовыми. В связи со сложившимся тяжелым положением на фронте, ускорить судебное дело. В связи с началом суда, предлагаю семью Романовых лишить всех привилегий и держать с сегодняшнего дня на равных правах, как всех заключенных.
– Отправить, как предлагали здесь раньше, на самый строгий тюремный надзор и только после этого, вы, товарищ Ковалевский, можете уезжать на фронт. И ждем вас с победой.
Ковалевскому было жаль Василия, который не мог проститься с семьей императора, а в особенности с царевной. Он думал, что как художник, Василий в своих рисунках мог бы передать последние дни семьи Романовых.
Новый комиссар перевез с Ковалевским Романовых в тюрьму. Граждан Романовых Николая и Алексея посадили в одну камеру с врачом Боткиным, а гражданку Романову с ее дочерями в другую.
Деньги и драгоценности работниками банка были под надзором отправлены в банк, а личные вещи розданы работникам охраны, а более ценные – проданы на аукционе.
Личного врача царевича Ковалевский взял к себе в дивизию, старую повариху отпустили домой, так как вокруг Екатеринбурга шли бои, Украинский предложил ей поработать поваром в столовой облисполкома.
Новый комиссар Петр Анисимов, тезка Ковалевского, спросил его:
–А куда я дену вашего матроса?
– Какого матроса?
– Василия, который ежедневно драил полы в доме граждан Романовых.
– Он не моряк, – ответил, улыбаясь, Ковалевский, а художник и поставлен на эту работу, чтоб поближе видеть царскую семью. Он должен в своих картинах изобразить последние дни семьи Романовых.
– Я вас понял, товарищ член уральского облисполкома.
С завтрашнего дня ваш Василий, красноармеец екатеринбургской дивизии, снова будет мыть полы в камере граждан Романовых, и носить им еду. Кроме него никто не будет знать, кто находится в этих отдаленных и глубоко под землей находящихся камерах. Даже часовым запрещу ходить. Никто из охранников не подойдет близко к двери их камеры, и за полмили будут обходить вашего художника. Даже, если сидящие будут кричать и стучать в дверь, то их никто не услышит. Двери двойные со стопроцентной изоляцией.
Они сидят в камере смертников, оттуда выход только один… На небо к всевышнему.
– А вот художник знаком с законами тюрьмы, и сумеет сохранить тайну.
– Да! Словесно сохранит, передаст последние их дни в своих картинах, но для этого нужен кропотливый труд.
– Уверяю вас, он будет иметь возможность все знать, чтоб увиденное передать потомкам.
Часовые открыли большие ворота и впустили Василия вниз. Он дошел до вторых ворот и навстречу ему вышел Ковалевский с начальником тюрьмы.
– Здравствуй и прощай, Василий, вот новый командир вместо меня, он тебе все расскажет, а я ухожу на фронт. Как только ты здесь станешь не нужен, он отправит тебя ко мне с последними кавалеристами.
Они стояли около окна, грязного и запыленного, через которое еле проникал солнечный свет.
Василию подали еду для заключенных. Он взял поданное и пошел вглубь тюремного подземелья. Два охранника открыли перед ним двери и снова закрыли. Василий оказался в темноте, чуть вдали на стене горели три огонька.
Отодвинув защелку, он открыл маленькое окошечко и подал для двоих еду, тоже сделал он и около второго окошечка. Вернувшись к часовым, он получил небольшую кастрюлю с едой, половник и кувшин с водой. Это в третье окошко.
Набрав в кухне теплой воды, Василий начал мыть окна и полы. Дали сигнал обедать. Получив то, что и утром, снова пошел в темные камеры.
Покормив заключенных, Василий взял самую большую лампу и фонарь «летучая мышь», зашел в темный коридор.
Сначала он помыл двери, собрал мусор и паутины, начал мыть полы. За стенкой были слышны голоса часовых: «Сколько здесь работаю, в эти камеры никого не сажали на длительное время. Заключенные окрестили их «Входом в рай». На второй день увозили мимо угольной ямы на расстрел, во двор тюрьмы с другой стороны.
Помыв полы, Василий пошел во второй конец коридора, освещая дорогу фонарем. Он уперся в решетчатые металлические двери. Откуда-то проникал свет и он увидел внизу широкую яму, заполненную углем. Справа увидел узенький проход, прошел дальше и наткнулся на сложенные дрова.
Услышав голоса, доносившиеся со стороны падающего света на уголь и дрова, он остановился. Здесь для тюремной столовой хранились уголь и дрова. Две женщины, набрав уголь и дрова, ушли, а часовой закрыл за ними дверь. Было слышно, как ходит часовой по каменному полу.