Золоту – жизнь, человеку – смерть
Шрифт:
– Это тебе светят, потому что ты на свободе, а новеньким все кажется лучезарным и блестящим. Поработаешь здесь, и золото потускнеет в твоих глазах.
– Не болтай, Вася, с ними по пустякам, им пора в камеру. Подоспел ужин твоим «заразным». Неси.
Взяв в руки поднос, Василий снова спустился вниз, освещая дорогу фонарем. Подвал был уже освещен и около двери на уровне окошка висел фонарь.
За Василием наблюдали оба солдата. Подав пищу в окошечко, пожелав приятного аппетита, вернулся к солдатам.
– Через полчаса у твоих из первой и второй камеры – прогулка. Комиссар велел тебе оставаться с ними, а нам покрепче закрыть двери.
– А из третьей камеры тоже выпустить?
Охранник, стоявший у двери угольного склада, махнул Василию, чтобы подошел.
– Они уже отходили, – и показал в окно. Во дворе лежали убитые. – Это из третьей камеры. То монархисты, их прикончили, когда ты был в столовой. Скоро увезут.
Сотника при виде трупов затошнило, он ослаб, на теле выступил пот, ему стало жарко.
– Первый раз видишь мертвых?
– Нет, не впервые! На войне сам убивал.
– Я тоже смалодушничал, когда впервые увидел здесь такое, теперь привык. Уходи к своим, я закрываю двери. Выполняй свою работу. На, возьми четвертушку, если не пройдет, попробуй выпить. Но не балуйся с этим, можешь свихнуться. А кому такой ты нужен.
Василий открывает двери и входит к их императорскому величеству. Берет на руки царевича и выносит в коридор. За ним выходит сам государь.
Потом открывает другую дверь, царевны Оля с Марией выводят еле движущуюся царицу.
– Мама, возьми себя в руки, пошли к отцу и Алексею.
Они подходят к царевичу и останавливаются.
Василий берет ведро и идет мыть полы в камеру. Вымыв в обеих камерах, он подошел к Романовым.
– Ваше величество, вы пройдитесь, это освежит мысли и даст маленькое настроение.
– Это конец, сотник, мы видимся в последний раз. Когда нас привели сюда, то надзиратель сказал: «Вам повезло, гражданин осужденный, вы попали в самый рай. Лучше с больным сыном в рай, чем сидеть и видеть, как он мучается».
Василий вынул из кармана коньяк: Возьмите, пожалуйста, это женщинам, а нам бы с вами что-нибудь покрепче.
Вынул из второго кармана бутылку «белой», Это подойдет!»
– Как раз в самую точку попал, сотник, у меня в камере и закуска есть. Но не погоришь ли ты, сотник, если увидят нас…
– Не увидят, мне велено с моей стороны закрывать двери, чтоб вас стражники не узнали.
– Не узнают, сотник, в этом костюме я похож на огородное чучело, а когда будут зарывать, то и говорить никому об этом не будут. Похоронят, как собаку, как нищего бросят в яму, и к яме никто не подойдет. Ты последний, кто нас видит из знакомых, а придет смертный час, и ты нас не увидишь.
– Пей, сотник, не каждому смертному удается в таком месте распить бутылку с царем, – он засмеялся долгим смехом, так смеются только сумасшедшие.
На смех подошла Александра Федоровна.
– Успокойся, дорогой, выпей еще и тебе станет легче. Может, на том свете встретимся, только доешь свой ужин до конца.
Царевич сидел на маленьком стульчике, принесенном сотником, а царевна Марья тихо около него плакала. Ее мягкие шелковистые волосы свесились вниз и лежали на полу. Царевич взял пучок волос в руку и стал их собирать. Их было много, и они не помещались в его руке, снова падали на землю.
Постучали в двери, окончилась прогулка, пора сотнику выходить.
Сотник относит царевича и закрывает двери. Царевна Мария стоит около него и тихо плачет. Александра Федоровна стоит около своей камеры, ждет ее.
Он обнимает Марию за талию, потом нежно гладит ее волосы, целует в один, потом во второй глаз.
Снова застучали.
– Нам пора, царевна, иди к матери.
Александра Федоровна уходит и прикрывает за собой двери.
– Дай, мой дорогой, хоть выплакаться около тебя. Обещай, что каждую весну и в день моей смерти будешь приносить мне на могилу цветы, а в церкви поставишь свечку. Молчишь!!! Скажи, хоть, что-нибудь на прощание…
Сотник берет за руку царевну и вводит в камеру, становится на колени перед царицей.
Александра Федоровна перекрестила стоявшего перед ней на коленях Василия.
– Да сохранит тебя бог! – сказал она. – Иди, там уже снова стучат.
Сотник забирает свои вещи и идет к двери. Отодвинув засов, он поднялся наверх в освещенный солнцем коридор.
Стражники подошли к нему.
– Ты лишнее время пробыл на прогулке.
– Я мыл полы и наводил порядок в камерах.
– Еще тот дохлый не скончался?
– Вынес из камеры, пока мыл полы. Сейчас там чисто и опрятно.
– Видать твои заразные – почетные тюремщики, и ты тоже видать не новичок у них. Наверно, из тех, кто таких, как они до могилы провожали.
– Прикажут, проведу!
– Не злись парень, ты новенький, не обращай на нас внимания. Мы здесь потеряли все то, что не чуждо человеку. Но, бывает, и веселимся.
Выходят повара – мужчины и женщины, проходят мимо стоящих мужчин.
– Пошли, новичок, домой. Или прописан к своим: до последнего их часа будешь и ночевать здесь.
– Иду, иду…
За воротами тюрьмы девочки берут Василия под руки и начинают петь песню. Сначала он молчит, потом обнимает их и тоже начинает петь.
Слезы медленно скатываются на грудь. Девочки вытирают их, смеются, ускоряют шаг, отходят от всех и останавливаются во дворе дома.
– Вот здесь мы живем, Вася, говорит одна из них.– Можешь выплакаться у меня вон на скамейке под кустом сирени, около клумбы, а мы с подругой чай поставим.
Сейчас дети придут домой, мы посидим, а ты душу около нас отведешь. Плакала и я, когда первый день пришла туда работать. А сейчас все замерло, кровь остыла. Наша повариха говорит: – на нашей работе нужно быть ко всему безразличным.