Золотые нити
Шрифт:
Она вспомнила, как Альберт Михайлович однажды рассказывал ей, что все люди мечтают о покое, но в конечном итоге покой оборачивается несчастьем. Счастье людское – дух приключения, постижение неведомого, поиски кладов, разгадки тайн, вера в необычное. Человек скорее согласится иметь сокровище, пусть и доставляющее волнение и лишающее покоя, нежели вести обычную надоевшую тоскливую жизнь. Если человек не готов променять свой покой на страсть, яркие чувства, приятные волнения, непредсказуемые повороты, жгучие тайны, аромат экзотических цветов, – то это, пожалуй, уже не человек, а другая сущность. Он переродился.
– Человеку некого бояться, кроме самого себя, – любил повторять старик. – Бойся самой себя. В твоем распоряжении вся вселенная, а возможно, и не одна. Волшебство жизни – твоя стихия. Но ты можешь решить, что твой удел – эта скорлупа, в которую ты сама себя поместила, и никогда не высунешь носа из своей скорлупы. Ты променяешь звездные фейерверки на тусклый свет лампочки, а неисчислимые восторги на скуку и безнадежность.
Просто открой однажды дверь великим переменам, и ты увидишь, что мир не такой, каким он был до сих пор, что ты ничего не знала о нем. И тебе предстоит открывать его – страницу за страницей.
Это Тине было понятно. Она даже не удивилась, что старик высказал идею, к которой она сама когда-то в детстве интуитивно пришла. Но только теперь смерть старика сделала это не грезой, а явью. И об этом он говорил ей: что любое, даже самое ужасное событие, может оказаться открывающимся входом в новую реальность, к новым возможностям.
Она вспомнила, что Сиур велел ей никому ничего не рассказывать, да ей и самой не хотелось. Проснувшись с тяжелой головой и опухшими от слез глазами, она сообразила, что плакала во сне. С трудом поднялась и поплелась в ванную, где долго умывалась холодной водой. Когда стало немного лучше, вернулась в комнату, и тут заметила, – диван был убран, гость исчез.
– Как же так! – от обиды глаза быстро наполнились слезами. – Ушел, как ни в чем не бывало, даже не попрощался.
Мысль, что она больше может его не увидеть никогда, заставила ее сесть – такая появилась слабость в ногах и во всем теле – как будто жизнь внезапно покинула ее, вышла, как воздух из надувного шарика.
Не может быть, чтобы он вот так исчез из ее жизни. Но почему, собственно, не может? Все закончилось, он выполнил свое обещание. Наверное, рассердился, что его втянули в такие неприятности. Ведь теперь милиция будет расследовать, кто и за что убил Альберта Михайловича. Там могли остаться следы… Тина перебрала все свои знания по криминалистике, почерпнутые ею, как и большинством людей, из детективных романов и фильмов. Скорее всего, Сиур не захочет, чтобы его связывали с ней, – он даже старался, чтобы никто не увидел их вдвоем. Но ведь никто еще ничего не знает! Когда это может обнаружиться?!
В памяти вдруг всплыла недавно прочитанная в журнале история о смерти знаменитой актрисы, которая жила совершенно одна, и когда соседи подняли тревогу, вскрыли дверь квартиры, то обнаружили труп хозяйки, объеденный ее же кошками. Собственно, голодные вопли кошек и послужили сигналом о том, что дело неладно.
Нужно как-то сообщить о случившемся с Альбертом Михайловичем. Но как? Могут быть неприятности. Сиур велел молчать.
Тина перевела взгляд на портрет Евлалии, как бы спрашивая у нее совета, и только сейчас заметила
« Тина, мне нужно уйти. Работа и прочие дела. Не стал вас будить. Благодарю за гостеприимство. Можете на меня рассчитывать. Я сам позвоню вам или сообщу о себе иным способом. Ничего не предпринимайте без моего ведома.»
Уныние тут же сменилось радостью – так он ее не бросил! Они еще увидятся. Можно не бояться, что останешься один на один со своим страхом и неизвестностью. Все будет хорошо. Сиур знает, как нужно поступить, он все сделает правильно. Не надо больше беспокоиться.
Она собралась, поспешно спустилась по лестнице и отправилась в свою библиотеку.
– Ты что, совсем не слышишь, да? – Людмилочка теребила ее за рукав, испуганно всматриваясь в лицо. – Что вы выяснили? Все в порядке? Или нет?
– Не знаю. Я ждала Сиура там, где договорились, замерзла ужасно, ну и надоело комаров кормить. Он так и не пришел. Пришлось ни с чем домой возвращаться. Несерьезный у тебя знакомый. А может быть, он струсил?
– Ты что! Чтобы такой мужик струсил… Может, ты место перепутала? Или время?
– Ничего я не перепутала, просто он не пришел, вот и все. – Тина рассердилась, сама не зная почему. – И вообще, хватит меня расспрашивать, я не выспалась, страху натерпелась. И все зря.
– Не может такого быть! Если бы он не согласился нам помочь, то так бы и сказал. Такой человек дешевых водевилей разыгрывать не станет. Я простая, конечно, но не до такой же степени! – Людмилочка подозрительно взглянула на Тину. – Ты меня обманываешь. Чего-чего, а этого я от тебя не ожидала!
Тине вдруг стало неловко и обидно за подругу, за Сиура и за себя. Она решительно тряхнула головой, села на видавший виды кожаный диван, и… все рассказала. У них никогда не было тайн друг от друга. И вообще, если уж не доверять самым близким…
В то время как подруги обсуждали загадочное происшествие, третий его участник сидел в тени деревьев на территории фирмы и думал. Он не любил думать в офисе, там нужные мысли никак не приходили в голову, вечно кто-нибудь отвлекал, непрестанно звонил телефон, одним словом, обстановка не располагала.
На воздухе дело другое, – лениво жужжали пчелы, нарушая тишину, невозможную, казалось бы, в большом городе. Сиуру вспоминалась картина «Московский дворик», когда он скользил взглядом по выглядывающим из зелени церковным куполам и живописной колокольне. Не хватало только босого мальчика и кур на тропинке. Если бы не европейский дизайн забора, отделяющего деловой мир от мира старомосковского, то можно было бы подумать, что нынче на дворе восемнадцатый век. Такова Москва – в одних ее уголках время неспешно течет, в других бешено мчится, а в иных и вовсе стоит.
Все служебные дела были в порядке, и он мог себе позволить заняться делами личными. Сиур обдумывал информацию, полученную им в результате предпринятых мер, и не мог отделаться от ощущения, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Либо затеяна грандиозная мистификация, хотя кем, и, главное, зачем, совершенно не было понятно. Либо… Полное отсутствие логики, полное отсутствие мало-мальски правдоподобного мотива, наводили на мысль, что разгадка лежит в иной плоскости и что обычным путем к ней прийти нельзя.