Золотые нити

Солнцева Наталья

– Вполне. – Синее с золотом…небо и пески… – Он крепко обнял женщину рукой за плечи, медленно приблизил свои губы к ее губам – отблески огня играли на его резко очерченных скулах, бронзовых от солнца и ветра. – Я видел там тебя… – прошептал он ей в самые губы…

Она не успела спросить, где, ее губы приоткрылись; долгий поцелуй унес остатки сознания…Блаженство растеклось по телу, – яд, который отравляет навсегда…

Тинния не легко пришла в себя, когда рыцарь отстранился. Он разжал свои объятия неожиданно, как и все, что он делал, и теперь смотрел на нее, как она

выплывает из тумана забытья. Слегка насмешливо. Или ей это показалось? Она вдохнула, собираясь высказать свое возмущение, – и вдруг осознала, что ей хочется, чтобы предыдущее мгновение длилось и длилось. Как будто…Невозможно в это поверить. Она отбросила эту мысль…

– И это рыцари, дающие обет безбрачия! – она села и засмеялась.

– Обет безбрачия, но не целомудрия. Это разные вещи. – Он тоже сел напротив огня, удивляясь, что его волнение никак не уляжется.

– Вы всегда прикидываетесь святым?

– Даже не пытаюсь. Я всегда считал, что маску святости надевают люди, которые прикрывают ею свою несостоятельность, или пороки.

Любовь к жизни, терпимость ко всем ее проявлениям, умение наслаждаться ее дарами, пользоваться всем, что она дает, с радостью и удовольствием, плакать и смеяться от души, пускаться без оглядки в дальние странствия, знакомиться с миром и людьми в нем, – это могут только люди со светлыми помыслами и любовью в сердце. Они могут много ошибаться, но и много сделать. Я бы предпочел такого человека иметь за своей спиной в бою, и я бы не оглядывался.

– Однако вы не жалуете святых.

– Если вы вкладываете в это слово тот же смысл, что и большинство людей, то да, не жалую.

Однажды мальчиком я увидел лилию. Она была такая белоснежная, чистая, полупрозрачная, она сияла и светилась изнутри, как… у меня перехватило дыхание, я долго стоял, зачарованный тем, что эта нежная прелесть – живая, что она имеет тонкий запах, лепестки и сердцевинку, покрытую золотистой пыльцой…И вдруг меня поразило, что такая белая лилия выросла из черной-черной земли, из грязи, из всего, что перемешалось временем и природой…

Смог ли я понятно объяснить, что я почувствовал?.. Земля черная, но лилия из нее вырастает белая. С тех пор я в плену у жизни – ее грязь и ее лилии – это все мое…Без одного, наверное, не бывает другого. Возьмите почву, просейте, отсортируйте, удалите все, что вам кажется лишним и оскорбляющим ваши понятия, отмойте, исправьте, очистите, переберите, – и у вас никогда не вырастет лилия! Никто никогда не увидит ее, не застынет в восхищении, околдованный навеки…

ГЛАВА 18

Перегоревшие дрова в камине все еще рассеивали приятное тепло. Запах свежего дерева, дорогого коньяка и еле уловимый – французской парфюмерии – наполнял комнату, придавая ей тот неповторимый шарм, оттенок чувственного, изысканного, особого уюта, который нельзя объяснить, но можно только ощутить.

Каштанового цвета панели мягко отсвечивали, высокие стаканы блестели золотыми ободками; хрустальный графин стоял на столе, прихотливо изогнутый светильник неярко мерцал, мягкие пледы хорошо пахли настоящей шерстью и еще чем-то, может быть, достатком, надежностью и покоем комфортного, добротного и обеспеченного человеческого жилья.

На

всем виднелся отпечаток простого изящества, изысканности и гармонии, которые сами по себе всегда стоят недешево, но которые, кроме денег, требуют еще отменного и экстравагантного вкуса, того особого склада ума, который исключительно редко встречается в людях и именно потому, а возможно и по иным, труднообъяснимым причинам, так притягивает к себе, и который не приобретается – с ним нужно родиться.

Тина медленно переводила взгляд с одного предмета на другой, медленно просыпаясь, и пытаясь сообразить, где она находится и как попала сюда. Откуда-то донеслись запахи жареной ветчины и кофе. Она погладила рукой длинный и мягкий ворс пледа – какая чудесная вещь! – неохотно встала и с удовольствием потянулась.

Видимо, она неудобно лежала – но спала крепко, не меняя положения. Что это ей снилось? Обрывки сна все еще витали в этой комнате: какой-то меч с синим камнем, так странно светящимся, – что это за камень? Может быть, сапфир? Какие-то охотники, убитый олень, костер, ведьма, – о, Боже! Страшный человек в плаще, без лица – она невольно содрогнулась. Человек без лица…

Вдруг повеяло холодом и жутью, как из бездны. В тот же момент всплыли звуки рыцарских рогов, лязг оружия, непонятные идолы в облаках курений, золотое полупрозрачное покрывало, тяжелые складки вишневого бархата, красивый молодой рыцарь, его шепот… Что же это, вот так и сходят с ума?…

Она почти ответила на этот вопрос утвердительно, как в дверном проеме появился мужчина с чашкой кофе в руке. Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– О, прошу прощения, не думал, что вы уже встали. Собрался будить. Нам нужно ехать. Завтрак готов.

Он сначала с недоумением, а потом со все возрастающим беспокойством смотрел на девушку: только отменно тренированная реакция помогла ему в один миг поставить чашку на стол и сделать необходимое количество шагов, чтобы не дать ей упасть.

Подхваченная в последний момент сильной рукой, она испуганно вскрикнула – и обморок не состоялся. Глаза ее широко открылись, неожиданно наполнились слезами, неудержимо побежавшими по розовым после сна щекам, сквозь всхлипывания он едва смог разобрать ее причитания.

– Что же это? Что же это такое?.. Почему ? Почему это не сон? Почему это все мне не приснилось? Альберт Михайлович, и эта женщина, они умерли, умерли… Это из-за меня они умерли… Я не знаю, за что, не знаю, почему, но я это чувствую… Я это чувствую – они умерли из-за меня. Но почему? Я ничего не сделала, у меня всегда была обычная жизнь, – детство, школа, учеба, работа… Почему все это происходит? – простонала она, захлебываясь от слез, и вся дрожа.

– Ведь вы, наверное, мне не верите? Вы же не верите? Я бы сама не поверила. Но я говорю правду: я ничего не знаю, я ничего не сделала, я ничего не видела… я понятия не имею, откуда взялся весь этот кошмар!..

Это даже сначала казалось забавным, ну как игра, понимаете? Это было несерьезно, и глупо… Но теперь я боюсь… Я просто боюсь. Я боюсь заходить утром в пустой вестибюль библиотеки. Вы знаете, там темно… Я никогда, никогда не боялась темноты, я вообще ничего не боялась. – Она посмотрела своими нестерпимо пронзительными заплаканными глазами и прошептала, – Я очень, очень боюсь… Мне страшно идти по улице, днем – вы представляете? – все зловещее: и небо, и солнце, и даже тени деревьев… Я боюсь в своей собственной квартире – мне хочется заглядывать под кровати, в шкафы, ванную… и даже после этого мне все равно страшно. Мне страшно смотреть на темные окна. Мне страшно думать… – Она снова заплакала.