Золотые поля
Шрифт:
— Ты замечательно говоришь по-английски.
— Спасибо. Мама настаивала, чтобы я учил его, потому что у меня отец англичанин. Но мне надо больше читать. Доктор Брент требовал, чтобы я говорил только по-английски, так что постепенно у меня стало лучше получаться.
— Я помогу тебе с чтением, и Белл тоже. — Ему хотелось расспросить Робби, как получилось, что его родители — англичанин и женщина из Калькутты, но Нед решил, что это будет нетактично с его стороны.
— Это много для меня значит. — Робби просиял от удовольствия. — Здесь, в приюте, они говорят, что учат детей чтению и письму, но
Это напомнило Неду о предостережении Робби. Он вздохнул и сказал:
— Белл такая юная. Вряд ли можно обвинять ее в том, что она выглядит хрупкой.
— Это только начало, Нед. — Робби посмотрел на него странным глубоким взглядом. — Худшее впереди. Я тебя не обманываю.
— О чем ты?
Робби принялся яростно тереть пол тряпкой и ответил:
— Слушай, ты и Белла мне нравитесь. Мы только что познакомились, но я вижу, что мы можем подружиться. Понимаешь?
— Нет. Говори яснее. Мне сейчас не до игр.
— Это не игра! — С этими словами Робби выглянул в окно спальни. — Никогда не знаешь, не подслушивает ли кто-нибудь.
— Я уже вообще не знаю, что думать.
— Тебе нравится доктор Брент?
— Не особенно. Нет, если честно, вообще не нравится. В нем есть что-то зловещее.
— Зловещее?
— Ну, в общем… — Нед изобразил гримасу отвращения. — От его вида мне делается не по себе.
— Точно! Мороз идет по коже. Инстинкты тебя не обманывают. Так что послушайся их и постарайся поскорее отсюда выбраться.
— Выбраться?
— Прочь отсюда как можно скорее. — Робби уже шептал.
— Из приюта? — Нед нахмурился. — Но мы ведь только что приехали.
— Да, из приюта, но не только. Вообще из Бирмы. — Робби уже выходил из себя. — В городе очень неспокойно. Ходят слухи о восстании. Такие люди, как вы, которые останавливаются в «Стрэнде» и ходят в клубы, представления не имеют о том, что происходит на улицах, в настоящем Рангуне.
— В самом деле? — едко отвечал Нед. — Меня вряд ли можно причислить к «таким людям». Мой отец во время войны служил в пехоте, а потом подался на заработки. Мать занималась преподаванием. Теперь наши родители погибли, у меня нет ни пенни и абсолютно никакой поддержки!
— Ладно-ладно, успокойся. Прости. Но ты у нас недавно. Не понимаешь, что здесь не важно, как ты жил дома, где, может быть, вовсе не был богатым. Уже одно то, что ты британец, здесь, в колонии, означает, что ты другой. К тебе относятся иначе. Я бы с радостью с тобой поменялся.
— Но мы ведь оба в приюте!
— Да, но ты высокий, красивый и голубоглазый, знаешь, кто были твои мать и отец, помнишь, как они выглядели. В документах написано, что все члены твоей семьи — британцы.
— Сейчас мне это не очень-то помогает.
Робби ответил взглядом своих глаз цвета темного шоколада, любимого сорта отца, но Нед не мог вспомнить тот вкус.
— Что такое? — раздраженно спросил он.
— Если хочешь выжить, то отбрось всю ожесточенность. Никто тебя не поддержит, да и ты сам не сумеешь ничего сделать,
— Ты говоришь как специалист по выживанию, — проворчал Нед, отшвыривая тряпку.
— А я такой и есть. Я рассказывал, что моя мать из Калькутты. Так уж получилось, что ей пришлось приехать сюда и работать на рисовых плантациях. Она была очень красивая, с чудесным голосом. Я до сих пор помню, как она пела. Кто мой отец, я не знаю. Одни говорят, он был солдатом. Со слов других — собственник плантации, из тех, что развлекаются с хорошенькими работницами-индианками. Так или иначе, но можно, пожалуй, с уверенностью утверждать, что мой отец англичанин.
— А кто тогда ты?
— Таких, как я, называют англо-индусами, Нед. Полукровками, — печально улыбнулся Робби.
— Судя по имени, ты такой же шотландец, как и я.
— Это правда. Я с гордостью ношу имя Роберта Джеймса. Хотя, наверное, мне дали первое подвернувшееся, лишь бы было легко произносить.
— А о семье матери тебе что-нибудь известно?
— Ты ведь не знаешь, что такое кастовая система в Индии?
Нед отрицательно покачал головой.
— Как бы это объяснить попроще? В обществе Индии множество перегородок. Люди, находящиеся на разных уровнях, никогда не пересекаются. Члены одной касты не хотят разговаривать с представителями другой. Некоторые не желают даже находиться неподалеку от представителей низшей касты, которых не подобает замечать.
Нед не верил своим ушам.
— Думаешь, я вру?
— По-моему, ты преувеличиваешь.
— А я считаю, что тебе еще очень много предстоит узнать, — отвечал Робби. — Принадлежать к какой-нибудь касте — это одно. Быть полукровкой, не иметь своей группы означает жить в пустыне. Родственники моей матери — просто слуги в английских домах, и все же они считают меня ниже неприкасаемых. Я для них как грязь.
— Но, Робби…
— Почему, по-твоему, я здесь? Отец нас бросил. Родственники матери не желали ничего знать. Когда мне было примерно столько, сколько сейчас Белле, моя мать умерла от дизентерии. Я знаю, каково сейчас твоей сестре.
— А что стало с тобой?
— Со мной-то? Я жил на улице, но уцелел. Это самое главное. Показывал туристам, как добраться туда или сюда, носил багаж. Я хотел зарабатывать деньги, а не просить. Дал себе слово, что никогда не стану карманником. Я не люблю воров. Однажды на моих глазах произошло воровство. Жертвой был торговец рубинами. Мы с ним как раз договаривались о цене, за которую я помогу ему донести кое-какую поклажу, как на него напал вор. Я не мог с этим смириться — он собирался убежать с бумагами клиента и моей оплатой. Тогда я подставил ему подножку и набросился на него.
— А дальше?
— Дальше? Торговец в порыве благодарности решил мне помочь. Лучше бы денег дал! — Робби невесело рассмеялся. — Но он с кем-то поговорил, и не успел я и глазом моргнуть, как очутился тут. А потом я начал быстро расти. — Робби вернулся к работе и стал тереть пол, рассерженно и неуклюже.
— Нам еле-еле удалось прожить день так, чтобы Белл не расплакалась. Не хочется опять ее тревожить. Все эти местные дела нас ведь не касаются.
— Ты в самом деле думаешь, что твои британские друзья тебе помогут? Они уже и думать про тебя забыли.