Золотые яблоки
Шрифт:
— Слушаются тебя, — улыбнулся Илья.
В комитете комсомола напротив Трофимова сидел Кобяков. Секретарь сухо поздоровался с Ильей и указал на стул.
— На ловца и зверь бежит. Садись, будем разбираться.
Кобяков как-то нервно передернулся, сказал:
— Еще раз прошу: не делайте трагедии из того, что произошло. Все проще.
— Проще! — встрепенулся Трофимов, осмотрел колюче из-под очков того и другого. — Не согласен. Мы организуем дружины по борьбе с нарушениями, а два комсомольца на виду у всех драки устраивают. Ваше дело я на комитет вынесу, и не просите. Распустились, стыдно подумать. Один рукоприкладством занимается,
— Зачем, — сказал Илья. — Не надо только заводить дутые персональные дела. Кобяков правильно сказал: все проще. Мы с ним сами разберемся. Никакой драки и не было. А если что против Забелина имеете — тоже напрасно, парень давно просится в ученики к Перевезенцеву, и Григорий Иванович не против, а его держат в бригаде. Он уже вам говорил, что хочет на курсы. Лучше бы в самом деле разобрались, почему не открывают курсы.
— Слушай, Коровин, — рассердился Трофимов. — О тебе речь идет или обе мне? Рановато тебе учить меня. И можешь успокоиться: персональное дело будет. Собрание еще проведем — всем покажем истинное лицо ваше.
— Давайте. Вот оно, на ваших глазах.
Когда Илья, закончив свои дела, вышел из комитета комсомола, его поджидал Кобяков. Пошли рядом.
— Предлагаю, Коровин, мир. Оба мы не образцовые, в чем ты сейчас убедился. Ты зол за Галину, наверняка, но ведь пойми: она сама выбирает. Что ей, прикажешь, что ли? Знаю, тяжело тебе, но переболеешь… Не будем ломать копий. Так как: мир или сосуществование?
Илья был тронут непоказной искренностью Кобякова. Даже голос у него был другой, более мягкий, проникающий в душу.
Лучше выберем пока последнее, — сказал Илья. — Вспомни, сколько раз мы с тобой встречались и о чем шел разговор. И поймешь: из-за Гали или нет. А из-за нее — верно — пристальней начал к тебе приглядываться. Думал, что-то в тебе новое, непохожее на других. На танцах я ждал, что ты дашь сдачи, приготовился…
— Не хотел репутацию свою пятнать. Ты же слышал сегодня — персональное дело. А что бы произошло, если подрались бы по-настоящему? Недолго и из комсомола вылететь. А мне последний год остался в комсомоле, лучше выйти по возрасту. Я, может, тоже в свое время отличался прямотой, горел. Да глаз у меня не так устроен: видел на каждому шагу подлость, двоедушие, желание перегрызть глотку, чтобы добиться своего. И опять повторяю: сегодня ты убедился. Думаешь, его взволновало, что произошла драка? Как бы не так. Боится, что укажут пальцем, дойдет до кого повыше. А потому лучше застраховаться. То же и с Генкой. Случай смешной, но наводит на размышления. А посему — выдать за ошибку оператора, тому влетит. Насмотришься всего, и поневоле злость заест. А если она не в ту сторону направлена — виноват, но исправиться трудно, человек есть человек… Смотри, как разоткровенничался, — усмехнулся он сам себе. — Чем-то ты меня зацепил сегодня…
— Вот тебе моя рука, — сказал Илья.
На этот раз они распрощались почти дружески.
Генка стал героем дня. Подошел во время работы рыжий, пожевал губу и спросил:
— Это тебя показывали по телевизору?
Генка, которому уже надоели любопытные, вскинулся на него:
— Дядю! У меня дядя есть, мою фамилию носит.
— Тебя, — сказал рыжий. — Чай, не слепой, видел.
И отправился восвояси, раздумывая, как мог Генка Забелин научиться управлять экскаватором.
— Гена! — вскоре окликнула Першина. — Иди к Колосницыну, вызывает.
— Зачем? — насторожился Генка.
— Да, наверно, шею намылит, — встала рядом, обласкала смеющимися глазами, договорила: — Беги, страшного ничего нет. Только не пререкайся с ним…
Генка смотрел на нее с недоумением. Прораб на стройке — заметная фигура. Но Колосницын как-то умудрялся стоять в тени. Он ни во что не вмешивался, если это непосредственно не касалось работы, никто не слышал, как он ругается, хотя причин для ругани было много. Он все делал тихо и незаметно. Поэтому Генка и насторожился: просто так Колосницын вызывать не станет.
В дверях прорабской будки он столкнулся с Григорием Перевезенцевым. «И тебя?» — спросил испуганный Генкин взгляд.
— И меня, — подтвердил Григорий.
Колосницын сидел за столом. Под рукой груды нарядов и чертежей. Скромно сели на скамейку, опустили руки на колени.
— Знаете, зачем я вас вызвал? — спросил Колосницын, выпрямился, и стул под ним жалобно скрипнул.
— Нет, — сказал Генка, подумав, что в Колосницыне килограммов девяносто будет.
— Нет? — грозно спросил трепещущего Генку. — В кино сниматься мастер, а за поступки отвечать тебя нет? Как ты очутился в журнале?
— А я… да так получилось, — невнятно стал оправдываться тот, даже приподнялся, чувствуя дрожь в коленях. Григорий за плечо снова усадил его на скамейку, заставил жестом замолчать. Сам сказал:
— Получилось так, как надо. В конце концов, на строительстве уйма толковых рабочих, а вы привязались ко мне. Что за любовь делать героев? Перевезенцев тут, Перевезенцев там. Другой, может быть, рад был бы, для другого поддержка, а вы мне надоели хуже горькой редьки. Я давно хотел сказать вам, да все случая не было.
По мере того как Григорий говорил, брови у Колосницына ползли вверх. Потом он тяжело поднялся, прикрыл покрепче дверь, через которую доносился стрекот пишущей машинки.
— Ты это всерьез? — в крайнем удивлении спросил он. — Может, я не так понял?
— Все так, как есть, — успокоил его экскаваторщик. — Знаю, зачем устраивается шум вокруг одного человека: пыль в глаза пустить. Авось за этим шумом будут меньше видны недостатки, которых полно и чтобы изжить которые по-настоящему, надо работать. А по-настоящему не каждому хочется, да и не каждый сможет… Так и договоримся, Михаил Иванович: надо сутки — сутки отработаю, пришлете учеников — займусь и с ними. А в постройкоме скажите: на всякие совещания и заседания Перевезенцев больше не ходок.
— Бунт? — спросил Колосницын. — Первого человека встречаю, который от славы отказывается… Ты думаешь, мне польза от всей твоей славы? Вот она где у меня! — постучал огромным кулаком себе по загорбку и договорил: — Признаться, я и сам подумывал, что тут что-то ненормальное. Тебе что, вызвали — и укатил на полдня, а то и на день. А мне крутись, ищи замену.
— Мне что, — подтвердил Перевезенцев.
— Так и порешили, — согласился Колосницын. — Поддержку я тебе обещаю, коли так обернулось. А что с Забелиным будем делать? — Оглядел съежившегося Генку, усмехнулся: — Артист!.. От меня потребовали разобраться и сделать выводы. Да еще бумагу какую-то подписывал, подсунули: опровержение, вроде ноты иностранному государству.