Золотые яблоки
Шрифт:
Тайка не обманулась: едва перевела дух, из леса показался Роман. В руке сумка, скатанная валиком. По субботам он носит в ней хлеб. А сейчас сумка пустая.
— Стоишь? — не глядя и привычно спрашивает Роман.
Тайка смотрит на него спокойно и внимательно.
— Может, зайдешь, Ромаша? — несмело просит она.
— Еще не хватало, — угрюмо отвечает Роман. Нарвал пучок травы и стал обтирать заляпанные грязью голенища кирзовых сапог — лесная дорога не просыхала и в жару. — Вообще, сказал, не встревай. Я вольная птаха. Поняла? Скоро совсем
На лице у Тайки испуг, руку она прижала к горлу, словно ей трудно дышать.
— Как же так! И не покажешься?
— Может, в праздники…
Из Тайкиной груди вырывается вздох облегчения.
— Ромаша, — опять просит она. — Петушка-то на палочке обещал Егорке.
— Некогда с тобой, — будто не слыша, отвечает Роман. — Еще на работу опоздаю. — И торопливо обходит ее, отворачивает лицо.
— Хоть бы раз взглянул на свое дитя, черт квелый! — уже ругается Тайка. — Ведь клялся же!
— Ну знаешь, все бывает под пьяную лавочку. Полюбились, побаловались. И никаких прав ты на меня не имеешь: мы не расписаны.
— Разве в этом дело, — тихо говорит Тайка.
— Не обязан! — злится Роман, чувствуя свою неправоту. — Вольная птаха! Хочу женюсь, хочу нет, хочу на тебе, хочу на другой. Нынче заведено — два раза жениться, — с усмешкой заканчивает он.
В глазах у Тайки слезы. Она покорно плетется домой, вспомнив, что надо кормить Егорку.
— Вот и видели мы папку, — воркует она над люлькой. — В субботу он пойдет из города и гостинец занесет. Петуха на палочке…
Егорка мало смыслит, что говорит мать. Он тянется пухлыми ручонками к ее покрасневшему носу и смеется.
А Тайка продолжает рассказывать:
— Папка в город переедет и нас возьмет. Будем жить в каменном доме. Я тебя на каруселях покатаю.
Егорке удалось схватить ее за нос, теперь уже смеется и Тайка. Слезинка скатывается с ее щеки и падает мальчику на руку.
В избу, не постучав, вошел бригадир Федор Куликов с полным картузом грибов. Картуз у него с синим околышем, весь выгоревший, привез еще с границы, где Федор служил. Он сел на лавку и стал отбирать в решето упругие коровки, скользкие маслята — какие получше.
— Выброшу! — зло сказала Тайка.
— Выбрасывай! — согласился Федор, — завтра наберу еще.
Федору за тридцать, он в полной мужской силе, мускулистый, с широкой грудью и бронзовым от ветра и солнца скуластым лицом. Выделялись на этом лице голубые, добрые и не то стеснительные, не то печальные глаза. Но Тайка знала, что эти глаза могут загораться и злым, страшным огнем.
Из люльки таращил глазенки Егорка, смеялся Федору, потом вдруг с превеликим трудом сказал:
— Дя-дя…
— Что? — улыбнулся Федор. — Пошли завтра за грибами?
— Не заходи больше, — сказала Тайка. — Того гляди, пересуды пойдут. Дойдет до Романа — тебе и мне голову свернет.
— То-то будет потеха, — невесело ухмыльнулся Федор. Тяжело повернулся и пошел, бросив от двери: — Картошку копать нынче. Под Ивановское.
Тайка кивнула. Накормила и одела Егорку, понесла соседке — бабушке Кате. На улице Федор бил в рельс, мерно и ожесточенно.
Тайка выбрала бороздки рядом с Лидией Вологдиной. Проворными руками ворошила мягкую землю, картошины глухо стукались о стенки корзины.
— Опять встречала? — спросила Лидия.
Тайка кивнула.
— Обещал в субботу зайти. Жди, говорит…
— Врешь, поди, — не поверила Лидия. — Все выдумываешь.
Тайка швырнула картошку в корзину, зябко поежилась.
— Выдумываю, тетя Лида. Хочется, чтобы так было, вот и выдумываю. Все бы для него сделала, если бы пришел.
— Потому и не приходит, коли знает: все сделаешь. Ты покажи ему, что плюешь на него, — прибежит.
— Не могу я так…
— Значит, дура. Я бы проучила. На твоем месте за Федора вышла бы. Это ли не мужик! Пусть хоть и вдовый.
— Без любви-то?
— Двадцать лет со своим живу, а была ли любовь — не знаю. Трепетала, конечно, в первые разы, как обнимет, голову теряла… Так девчонка же была, ждала чего-то, о чем говорили другие. Любопытно. Обними в те поры не Иван, а кто-то, то же, наверно, было бы. И у тебя так с твоим Романом. Все: любовь, любовь, а спроси — никто толком не знает, что это такое.
— Не могу я так, — снова сказала Тайка.
Перед обедом Федор привел на поле молоденьких городских девчат.
— Подмога, бабоньки! — весело сообщил он. — Шефы, да еще на собственной машине. На неделю в полное распоряжение.
Он в самом деле был рад шефам, и не столько девчатам, которые обязательно станут копать картошку в перчатках, будут бояться запачкаться и без умолку говорить о чем-то своем, только им интересном, — рад он был грузовой машине: можно всю неделю возить картофель в город. Возбужденный Федор смотрел, как Тайка, наклонившись, взвалила полный мешок на худенькую спину и, покачиваясь от тяжести, потащила к машине. Он перехватил ее на пути, взял мешок и легко забросил себе на плечо. Шагал прямо, будто нес вату.
— Вот чертяка, — улыбнулась Тайка, горделиво взглянув на городских девчат, которые выбрали себе по бороздке и теперь доставали из карманов перчатки.
— Окрутит он тебя, — сказала Лидия повеселевшей Тайке. — Хорошему мужику противиться трудно.
Тайка вспыхнула.
— Как репей виснет, — сказала она, покосившись на Федора.
В следующие дни вместе с Лидией Вологдиной Тайка возила картофель в город. Сдавали прямо в овощной магазин. В предвыходной день выехали что-то поздно, и Тайка все боялась, что не успеет обернуться к приходу Романа. Как и в прошлые разы, к концу недели она начинала верить, что Роман должен зайти взглянуть на Егорку. Словно нарочно, директора в магазине не оказалось, и никто без него не хотел принимать картофель. Договорившись с Лидией, Тайка побежала на завод, надеясь там перехватить Романа и, если надо будет, подбросить его до деревни на колхозной машине.