Зомби по имени Джон

– Просто не показывай им свое лицо и ничего не говори. Ты – Русе Болтон, а у Русе голос не срывается, как у малолетки.

– У меня срывается голос?

– Нет. Просто слишком высокий.

– О’кей. Хотя я все еще не понимаю, зачем мне это делать.

Джон слегка заворочался, но положения особо не изменил: Рамси занимал почти все место даже в сцепленных спальниках, и Джону рядом с ним всегда было тесно и жарко. Но он уже привык спать, почти не двигаясь, прижавшись к горяченной груди и сунув колено между толстых бедер. Раньше он спал так с Призраком. А еще раньше – с Игритт. Разве что тогда ему было тепло, ощущаемо правильно и хорошо в груди, а сейчас – только тепло. Но есть вещи, которые ты делаешь,

когда снега за стенами очередного брошенного здания столько, что до асфальта придется копать не меньше метра, а если неосторожно наступить, кое-где можно провалиться и по шею, когда ледяной ветер сдувает любой огонь, промораживает внутренности через четыре слоя одежды и ломает ветви растущих вдоль дорог сосен, когда твои ноги болят от каждого нового вязнущего шага, а спина горит от скручивающих мышцы лямок рюкзака и зажатого сна на жестком полу. И Джон делал эти вещи, даже если к утру боль не проходила и даже если каждую ночь они с Рамси спали так близко, переплетая ноги, что его член привставал от тепла и тесноты. Джон делал их, не доверяя Рамси ни в чем и ни на секунду не забывая лица Джейни Пуль.

Она приснилась ему однажды, и у нее было лицо Арьи. Они сидели в той забегаловке, где раньше частенько завтракали перед школой, и ели блинчики с джемом. Он посмеялся над ней, потому что она ела руками и измазала нос и подбородок в джеме, а когда попыталась свернуть блинчик, брусничные капли из него только потекли по ее пальцам. Но она засмеялась тоже и не взяла салфетку, оттирая джем с лица руками и размазывая его еще больше. Она делала это нарочно, чтобы Джон продолжал смеяться, и он захохотал, когда она страшно улыбнулась брусничными губами и зарычала, как старая мейга из фильма ужасов.

Ее руки были в джеме. Темные потеки спустились уже до запястий, и когда Джон все-таки протянул ладонь вытереть ее нос, его пальцы провалились в этот влажный, густой джем по ногти, и Джейни Пуль с лицом Арьи Старк перестала смеяться. “Мне больно”, – она вдруг сказала тихо, и он торопливо отдернул руку. Жирный красный сгусток остался на подушечках его пальцев, а на ее длинном носу осталась вмятина. Некрасивая и глубокая. “Мне больно”, – она повторила, коснувшись своего лица, и, зажмурившись, начала его тереть. Влажный джем прилипал к ее пальцам, скатываясь на коже засахаренными сгустками, и она начала оттирать его с рук тоже, сдирая кусками, и густые брусничные капли все шлепались на деревянный стол.

От них несло тухлой кровью, как от пакета с мясом, который Кейтилин однажды забыла убрать в холодильник. Джон захотел сказать Арье об этом, но не смог и только подумал, что ей нужно остановиться, остановиться прямо сейчас, пока она не сделала чего-то непоправимого, и они еще могут поехать в больницу. Он подумал, что все это еще можно исправить, когда она вдруг перестала тереть свои руки и спокойно посмотрела на него. Посередине лица у нее была темная дыра, и из нее текла блестящая, масляная кровь. “Мясник”, – спокойно сказала Джейни-Арья, и кровь окрасила ее зубы темно-красным и с присвистом брызнула из дыры на месте ее носа. Но она как будто не заметила этого и вдруг оттянула ворот своей свободной футболки вниз обеими руками. На ее почти детских, едва набухших грудях вместо сосков следами рваных укусов вспухли блеснувшие желто-зеленым гноем язвы. “Трахни меня, мясник”, – сказала она.

Джон проснулся, давясь тугим и вонючим комом в гортани и чувствуя, как влажно слиплись ресницы. Рамси умиротворенно спал напротив. Длинная черная прядь упала ему на щеку, щекоча ноздрю, и он дернул носом и недовольно пошевелил жирными губами, не просыпаясь. Во сне его лицо выглядело тихим и разгладившимся, почти детским – как у безобидного, слегка умственно отсталого ребенка. Джон знал, что это ложь, и захотел немедленно выбраться, выпутаться из спальников, вылезти из палатки

наружу и обтереть лицо, потное до того, что глаза щипало, ледяным снегом. Джон думал и думал об этом, но у него не было сил даже пошевелиться, уставшее тело так тяжело ныло, что он мог только лежать, как больной, и медленно втягивать ртом сухой, душный воздух с острым запахом выступившего под нестираным бельем пота. Джон подумал, что ему нужно успокоиться перед тем, как снова уснуть, вместо того, чтобы пытаться держать глаза открытыми, то и дело проваливаясь в полубредовое забытье. Как успокаиваться в преисподней, он не знал.

“Ты весь горячий и мокрый, – тихо заметил Рамси, не вздрагивая и не открывая глаз. Его дыхание терпко и неприятно пахло застоявшейся слюной. Джон ничего не ответил. – Если ты заразился, я убью тебя утром, – сонно пробормотал Рамси, вытаскивая руку из-под щеки и закидывая ее на Джона, притягивая его к себе еще ближе, носом к своей теплой пропотевшей подмышке. – А теперь спи. И прекрати бояться кошмаров, ты же не младенец”, – он сказал это почти любовно.

Они оба уснули до того, как Джон придумал, что сказать ему в ответ.

Джон не верил Рамси, но здесь, в промерзшем городе, тот в любой момент мог выстрелить ему в спину, повредив позвоночник, мог перебить коленные чашечки двумя ударами своих крепких ботинок, пока Джон дремал в спальнике, мог сломать ему руки, вытаскивая из сугроба, или полоснуть бритвой по глазам перед завтраком. Нет, Джон еще тогда, в доме своих дяди и тетки, понял, как глупо пытаться держаться от Рамси подальше или все время напряженно ждать его удара, раз уж они оба накрепко связаны совместным выживанием.

Джон не верил Рамси. Но верил, что нужен ему, пока не кончится Зима. Верил, что Рамси нужны его сильные и быстрые руки, его выносливое тело, его не самая плохая голова и его Призрак. В конце концов, он был явно полезнее Джейни Пуль, а Рамси не разбрасывался полезными вещами. И хотя Джону совсем не нравилось, что в этом “полезнее” он сам слышал “лучше”, и этим “лучше” как будто давал себе право на то, чтобы выжить, лишая такого права Джейни, он ничего не мог с этим сделать. Джону не нравилось нравиться Рамси, но он мог быть полезным для него – или сдохнуть. Джон пережил Русе Болтона, Стира, Яноса Слинта и Боуэна Марша. И на самом деле у него не было никаких проблем с тем, чтобы заткнуться и отвести взгляд от преследующего его в кошмарах заплаканного лица.

– Я немного работал с Виманом, – Рамси сказал негромко; его пальцы лежали под поясом кальсон Джона, такие горячие на подостывшей коже бедра. – Он говорил, что если вакцины так и не будет до зимнего снега, то ему похеру на людей, он свалит сюда и закроет площадь Рыбонога, пока этого не сделал кто-нибудь еще. То есть не мне говорил, собачился с Русе, как обычно. Попрекал его тем, что у его-то сына своя сеть гипермаркетов в Белой Гавани, и они могут себе позволить жировать во время Зимы, а у Русе есть только я. Хах, не хотелось бы с ним соглашаться, но забор они вокруг площади вправду отстроили ничего себе, ты сам видел. Но насрать, нам-то просто нужно внутрь попасть. И так как я сомневаюсь, что эта жирная минога пускает на свои харчи всех без разбору, тебе придется на время стать еще поближе ко мне, – он неприятно ухмыльнулся, – в родственном плане, я имею в виду.

– А почему ты думаешь, что он будет рад увидеть Русе? – но Джон пропустил его колкость мимо ушей. – Если их отношения были… так себе, я правильно понял?

– Нет, в этом-то и дело, Джон. Он не будет рад увидеть Русе – и он его не увидит. Но будь я проклят, если эта жирная минога упустит такой шанс. Чтобы его начальник со своим сынком приползли к нему просить помощи – такое не каждый день выпадет, даже Зимой. Так что главное нам – пройти охрану на воротах, а там уже сменяем цацки твоей тетки на жрачку и потопаем дальше.