Зомби
Шрифт:
— Боб, я хочу с тобой поговорить.
— Не заказать ли нам завтрак? Ты же знаешь, начальник тюрьмы приказал… все, что ты пожелаешь.
— Никаких завтраков. — Коно положил руку мне на плечо. Пальцы, которые, как предполагалось, сломали женскую шею, касались меня едва ощутимо. — Давай одурачим их всех и обойдемся без завтрака. Пронырливым репортерам будет о чем поговорить.
— А в чем дело?
— Ничего особенного. Но я хотел кое о чем тебе рассказать.
— Почему именно мне?
— А кто еще у меня остался? Друзей
Впервые за все время я увидел, как гнев отразился на лице великана. И тогда я понял, что убийце Фло, кто бы он ни был, сильно повезло, когда Коно отправили на электрический стул.
— Значит, остаешься только ты. Кроме того, ты мне веришь.
— Продолжай, — сказал я.
— Это насчет зелени, понимаешь? Мы с Фло откладывали на дом. Скопили и припрятали больше восьми кусков. Кто-то должен их получить, почему бы не ты? Я вот тут написал письмо и хочу, чтобы ты его взял.
Он вытащил из-под своей койки конверт. Конверт был запечатан, и через него тянулась надпись, сделанная как попало небрежным ученическим почерком: "Большому Ахмеду".
— А кто он такой?
— Я же тебе рассказывал, гадатель в нашем цирке. Отличный парень, Боб. Тебе он понравится. Он заступался за меня в суде, помнишь? Говорил, что Луи увивался вокруг Фло. Толку от этого не было никакого, потому что он ничего не мог доказать, но он был — как бишь там сказал адвокат? — свидетель, дающий показания о репутации обвиняемого. Ага, так. Как бы то ни было, все актеры хранили свои деньги у него. Возьми письмо. Там сказано, что деньги надо отдать тебе. И он отдаст. Все, что от тебя требуется, — это разыскать его.
Я колебался:
— Погоди-ка минутку, Коно. Может, тебе стоит подумать. Восемь тысяч долларов — это большая сумма, чтобы отдавать ее почти незнакомому человеку…
— Возьми их, приятель. — Снова эта улыбка. — Разумеется, к кошельку привязана веревочка.
— Так что же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты потратил часть этой суммы, постаравшись оправдать меня. Да, я знаю, что шансы на это небольшие, зацепиться не за что. Но, может быть, с деньгами ты сумеешь найти доказательства, вытянуть из кого-нибудь показания. Ты ведь все равно уходишь отсюда.
При этих словах я дернул головой.
— Откуда ты узнал? — спросил я. — Я ведь только вчера днем сказал начальнику…
— Слухи быстро разносятся. — Коно улыбался. — Мне намекнули, что ты сваливаешь отсюда уже в эту субботу. Что тебе не хочется быть частью этой команды до конца дней своих. Так что я сказал себе, а почему бы мне не отдать ему восемь кусков в качестве этакого прощального подарка? Раз уж мы оба уходим.
Я взвесил конверт на руке.
— Большому Ахмеду, говоришь? Так он все еще работает в цирке?
— Наверняка. Ты найдешь их маршрут в "Биллборде". — Коно улыбался. — Сейчас они
Улыбка угасла.
— И еще одна услуга, Боб.
— Только скажи.
— Проваливай отсюда.
— Но…
— Ты слышал? Проваливай. Я скоро ожидаю гостей и не хочу, чтобы ты путался под ногами.
Я закивал, закивал с благодарностью. Коно избавлял меня от последнего испытания: начальник тюрьмы, священник, невнятные слова прощания, шарканье по коридору.
— Прощай, Боб. Помни, я теперь завишу от тебя.
— Я сделаю все, что смогу. Прощай, Коно.
Большая рука пожала мою руку.
— Буду за тобой присматривать, — сказал он.
— Ладно.
— Я серьезно, Боб. Ты ведь не думаешь, что это конец, верно?
— Может быть, ты прав. Надеюсь, что ты прав.
Я не собирался вступать в дискуссию по поводу вероятности жизни после смерти с человеком в его положении. Лично я был твердо убежден, что, как только ток включат, Коно отключится навсегда. Но я не мог сказать об этом ему. Поэтому я просто пожал ему руку, положил в карман письмо, отпер камеру и вышел.
В конце коридора я обернулся и посмотрел назад: Коно стоял у решетки, его тело вырисовывалось в желтом свете ламп, но терялось в тенях, появившихся с рассветом. У него за спиной была еще одна тень — громадная черная тень, сливающаяся в призрачную фигуру.
Я узнал эту тень. Старуха Смерть.
Это было последнее, что я увидел: они вдвоем, дожидающиеся вместе, — Коно и Старуха Смерть.
Потом я спустился по лестнице к себе. Ночная смена ушла, дневная пришла. Все кругом говорили о казни. Они пытались разговорить и меня, но я не сказал ничего. Я сидел на краю койки, глядя на часы и дожидаясь.
Наверху сейчас, должно быть, уже прошла обычная процедура, именно так, как ее показывают в этих поганых фильмах. Открываются двери. Его приковывают наручниками к двум охранникам по бокам. Ведут по коридору. Да, как раз теперь все и происходит. Ночная смена вышла разузнать новости, оставив меня одного. Я снова посмотрел на часы. Самое время.
Сейчас они раздевают его, завязывают глаза проклятой черной повязкой. Я вижу, как он сидит там, большой добродушный человек с усталой улыбкой на губах.
Может быть, он виновен, может быть, невинен, я не знаю. Но от всей этой мерзкой экзекуции: "правосудия", "наказания", "исполнения закона" — меня просто выворачивало наизнанку. Это жестоко, это бессмысленно, это неправильно.
Секунды утекали в вечность. Я наблюдал, как маленькая стрелка обходит циферблат часов, и пытался представить себе происходящее. В одну минуту Коно будет жив. Врубят электричество, и он станет мертв. Банальная мысль. Однако в ней заключена вечная тайна, с которой все мы живем. И с которой умираем.