Зомби
Шрифт:
Анжела бесшумно прокралась мимо дверей комнаты, где Жизель вытирала пыль. Оказавшись на террасе, она набросилась на книгу и начала пожирать глазами строчки. Пробило восемь, ей оставалось лишь несколько десятков страниц. На лице женщины появилось сладострастное выражение, она дрожала всем телом. Она не обращала внимания на полупрозрачный туман, окутавший балкон. Напрягая глаза, Анжела стремилась к последней странице, которая должна была открыть ей великую тайну.
С пылающим лицом она читала то, чего нельзя было читать ни одной женщине. Ей показалось, что кто-то из глубины веков воззвал к ней. Она вспомнила хлыст с металлическим
Она впитывала последние слова книги: "Обнажи свое тело, сними с себя одежду, забудь о стыде. Приготовься исполнить волю Повелителя. Приготовься, Невеста Дьявола".
Анжела вскочила на ноги, глаза ее были закрыты, кончик языка высунут, из-под ресниц выкатилась капля влаги.
— Возьми меня, Повелитель, — едва слышно выдохнула она.
Кто-то рванул ткань ее сорочки, обнажив грудь. Она почувствовала отвратительный запах тления, но счастливо улыбалась, когда иссохшие руки уносили ее…
VI
Вскоре после девяти Филип в отличном настроении вернулся от Роже, но, когда он вошел в дом, радость сменилась сначала удивлением, затем ужасом. Горничная Жизель лежала на диване в столовой, погруженная в неестественно глубокий сон. Проснувшись, она удивилась и ничего не смогла объяснить. Последнее, что она помнила, — это как она вытирала пыль. Филип обыскал весь дом, зовя жену по имени.
На полу в спальне он обнаружил одежду Анжелы. Но лишь на балконе им впервые овладел настоящий страх. Его испугала не опрокинутая чашка кофе, не разбросанные по полу листы рукописи и даже не кусочки зеленого лишайника. Он увидел у перил след, словно кто-то продирался сюда через заросли ежевики, лез по лестнице на террасе; именно это, а также прядь светлых волос его жены, зацепившаяся за колючки, чуть не свели его с ума.
Захватив в гараже мощный электрический фонарь, он бросился бежать по пологой, заросшей крапивой аллее, выкрикивая имя Анжелы. Голос его порождал зловещее эхо, и он снова почувствовал отвратительный трупный запах, который, казалось, источал сам туман, собравшийся в низине. Когда луч фонаря выхватил из темноты что-то белое, сердце Филипа едва не выпрыгнуло из груди. Именно тогда до него дошло, что он больше не надеется увидеть Анжелу; в этот миг, самый черный в его жизни, им овладел леденящий ужас — он увидел на кусте крапивы сорочку своей жены — жалкую, изорванную, покрытую пятнами крови.
У Филипа подкосились ноги, он задрожал всем телом — тропа, проложенная в зарослях крапивы, вела прямо на заброшенное кладбище, и Филип знал, что, как он ни любит свою жену, он не осмелится прийти туда ночью и встретиться с его жуткими обитателями. Как в кошмарном сне, он побежал обратно к дому, спотыкаясь, падая, ушибая ноги о камни, царапая лицо о кусты ежевики. У него был ужасный вид, когда он на трясущихся ногах вошел в кафе на окраине города и по телефону принялся жалобно умолять Роже Фрея приехать.
Молодой архитектор не только немедленно откликнулся на его зов, но и прихватил по дороге монсеньора Жоффруа. Оба они присоединились к обезумевшему Филипу через четверть часа. Вид его поразил их, но несколько слов объяснили старому аббату все — его подозрения и страхи подтвердились.
Аббат полностью был готов: на шее висело богато украшенное серебряное
— Наберитесь смелости, топ pauvre ami [22] — сказал монсеньор Жоффруа, помогая Филипу забраться в машину рядом с собой. — Мы должны исполнить свой долг. Боюсь, уже слишком поздно, чтобы вернуть вашу дорогую жену, но мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы уничтожить это дьявольское создание и спасти ее душу.
Вне себя от ужаса, едва понимая сказанное аббатом, Филип вцепился ему в руку; спортивная машина Роже прыгнула вперед как сумасшедшая и на самоубийственной скорости понеслась к Серому Дому.
22
Мой бедный друг (фр.).
Фрей подъехал прямо к кустам, окруженным ядовитыми зарослями крапивы, стоявшими плотной стеной. Фары ярко освещали ворота кладбища. Фрей оставил огни включенными, двигатель работал.
— Чтобы напомнить нам о нормальной жизни, — сказал он.
— Этого довольно, — ответил монсеньор Жоффруа, сотворив в воздухе крестное знамение, — Остальное в руках Божьих.
Роже протянул Филипу один лом, аббат взял фонарь и второй лом, а сам Роже схватил револьвер и фонарь. Все трое плечом к плечу двинулись по сырой траве, не пытаясь скрываться. Филип поставил фонарь на столб ворот, осветив большую часть кладбища; к нему вернулось присутствие духа, и он повел друзей к склепу де Меневалей.
Шаги их гулко разносились по кладбищу, и внезапно с какого-то могильного камня на них прыгнуло существо с огромными пылающими глазами. Филип упал на одно колено. Револьвер Фрея дважды оглушительно выстрелил, и гигантская кошка с перебитым хребтом, скуля и хрипя, уползла умирать в кусты. Монсеньор Жоффруа тут же вскочил и устремился прямо к склепу де Меневалей. Остальные бросились за ним.
Филип до самой смерти не смог забыть то, что предстало его глазам в склепе. Эта сцена в духе гравюр Гойи преследовала его всю жизнь. Обнаженное тело Анжелы, без сомнения уже мертвой, покрытое кровоточащими ранами, но с выражением дьявольского наслаждения на лице, было крепко зажато в руках существа, лежавшего, словно отдыхая, на боку у входа в гробницу. Оно было одето в полуистлевший голубой сюртук и, очевидно, сломало одну из своих хрупких ног, спрыгивая в сад. Очевидно, поэтому оно так долго и пробиралось в свое зловонное логово.
Но самую страшную вещь они заметили не сразу. В одной из лап живого мертвеца, серой, иссохшей, похожей на пергамент, был зажат хлыст с острием, запятнанным свежей кровью. Лицо, наполовину изъеденное червями, с треснувшими костями черепа, торчавшими сквозь гнилую кожу, было повернуто к людям. Глаза, еще живые, злобно взглянули на троих мужчин.
Монсеньор Жоффруа не колебался ни секунды. Громоподобным голосом призвав Отца, Сына и Святого Духа, он поднял перед собой крест. Затем, передав распятие Филипу, он принялся бить огромным ломом древний ужас, который когда-то был человеком. Во все стороны летели зубы и волосы, трещали старые кости, в воздух поднималась пыль, запахло тлением. Наконец наступила тишина.