Зона Надлома
Шрифт:
— Что изменит пуленепробиваемый жилет во время штурма? — ее глаза горели спокойным огнем, точно — какой хозяин, такой и дракон.
— Если попадут в голову — ничего, — сказала совсем не то, что следовало, но дурное настроение и пережитое сказывалось.
— Не подставляй, — отрезал Ярослав. — Не бросай в могилу живых.
— Да никого я не бросаю! — закричала, потеряв контроль. Плохо, очень плохо.
— Нам нужно время. То, что сегодня кажется страшным, — завтра может стать иным. Пожалуйста, не давай им силы! — попросил мой спутник.
Как необычно, словно волшебное, звучит в его устах «пожалуйста». Всего одно
— Не дам, — пообещала заместительница прокурора.
— Мы сильнее истории, сильнее фактов, сильнее обстоятельств, — тихо, но властно, заставляя ловить каждое слово, говорила Яна. — Мы никто и ничто без веры, без борьбы, без любви и сострадания.
Голос драконицы стал целебным эликсиром, а может, я просто очень хотела излечиться.
Лил дождь, капли рикошетом отскакивали от стен, весело барабанили по полу. Специфический запах подземелий сменился живительной свежестью. Ночь наслаждалась могуществом стихии. Расшалившаяся гроза то тихо что-то пела, то заставляла все живое замирать от громовых раскатов.
Я сидела рядом с больным, сжав его руку. Ярослав провозился больше двух часов, но мужчина так и не пришел в сознание. Колдун сказал, что результат будет заметен ближе к утру, и растворился в сплошной дождевой стене — менять погоду. По прогнозам драконов дожди должны были идти не меньше двух дней. С гор с шумом стекали холодные потоки. Наполнялись русла едва заметных, величиной с ниточку, ручейков, превращая их в полноценные, полноводные горные реки.
Я не знала, как Ярослав собрался останавливать погодное безумие. В иной раз обязательно пошла бы посмотреть, сейчас же мне не давало покоя состояние потерпевшего. В рубашке Ярослава, болтавшейся на нем, как на неудачно подобранном манекене, мужчина казался еще бледнее и тоньше. Скулы заострились, под глазами залегли глубокие тени. Он вытягивал энергию — жадно, неосознанно, как и любой больной человек. Я слабела, но не замечала никаких улучшений.
Время тянулось как резиновое; тревожно, бесприютно. Колдун все не возвращался, дождь тоже не спешил на убыль. Если к середине ночи не прояснится — то выходить утром просто самоубийство. Страшно представить какой переход нас ждет… Одно можно точно сказать — короткий. А потом последует непродолжительное падение и удар о ближайший еловый ствол. Кстати, в старину у растущих в лесу елей подкапывали корни и в образовавшуюся яму клали тело покойника без гроба, а затем сажали дерево на прежнее место.
— Ольга, что за детский сад?! На две минуты нельзя одну оставить! — как всегда бесшумно подкравшись, раздраженно произнес Ярослав. — Теперь и тебя откачивать?
— Не надо, сама как-нибудь! — огрызнулась, не отпуская руки потерпевшего.
— Вот именно — как-нибудь, — в его голос просочилось столько яда — любая кобра позавидовала бы.
В этот раз Яна, гасящая на корню конфликты, отсутствовала. Вспышка молнии осветила склон, и драконы заметили абрикосу. Сначала они долго думали, присматривались, принюхивались, а потом переглянулись и скользнули во мрак. Из него раздались сдавленные возгласы — вода-то холодная. Затем все стихло — драконы добрались до вожделенных витаминов. А услышать их довольное чавканье мешал шум дождя.
— Мой ангел… — прошептал бывший пленник, открыв глаза. Слова, приготовленные для Ярослава, застряли
Но разве ангелы бывают в аду? Александр знал, что иное его просто не может ожидать после смерти. Хоть раньше мужчина не верил ни в чертей, ни в рай. Наверное, это лицо, эти зеленые, словно бескрайние степи, глаза — просто обман. Разве могут они оказаться реальностью?!
Барахтаясь на грани двух миров, мужчина погружался в пучину видений. Внезапно обретенные способности рвали сердце на части. Он знал, что это не воспаленная фантазия умирающего, а отражение жизни на другом берегу моря.
…Черный земляной холмик, новый деревянный крест. Венки с траурными лентами: «От любящей жены», «От скорбящих родителей», «От друзей»… По правую сторону от могилы располагалось несколько похожих — со скромными крестами и охапками цветов, по левую — тянулись гранитные надгробья и обелиски. Черный кружевной платок так нелепо смотрелся на голове молодой вдовы…
…Небо только-только успело посветлеть, на грунтовой кладбищенской дороге стояла небрежно припаркованная, не закрытая машина — забыла. Она многое стала забывать, не замечать с того мгновения, как гроб медленно опустили в землю, и женщина осознала — это конец. Раньше несчастной казалось, произошла ошибка, и ее любимый вернется, как ни в чем не бывало, и все будет как прежде. Часы пробьют десять, тихо откроется входная дверь: «Здравствуй, родная!». Она будет обнимать, и шептать что-то сентиментальное, нежное.
Нелегко научиться делить, но вдова смогла. Она научилась любить мужа вместе с работой. Той самой, что отняла его навсегда.
Молодая женщина не знала, кто виноват в смерти любимого. Правоохранительные структуры обещали найти, достать из-под земли, отомстить. Но вдова понимала, что-то древнее, внезапно проснувшееся в душе говорило — она не узнает имени. А Саша знал. Дознаватель хотел, чтоб он помнил каждое слово, каждый подписанный документ.
Проклятия срывались с губ женщины, но растворялись в пространстве, не в силах дотянутся до зоны Надлома. Видеть это еще страшнее, чем стать проклятым…
…Тогда, уничтоженная и разбитая, она не знала, что под сердцем зарождается новая жизнь…
— Вы живы, все хорошо! Все будет хорошо! — сказала я быстро.
Он так хотел, так боялся поверить. После прикосновения рук, улыбки, что волшебным образом согревала, очнуться снова в беспроглядном мраке пещеры…
— Не уходи, — прошептал больной одними губами.
Моего ответа мужчина не услышал — заснул или потерял сознание.
— Иди спать, Оля, поздно уже, — негромко произнес колдун.
Я посмотрела на жертву дознавателя, стену дождя, мокрых, но довольных драконов. Нам они тоже принесли абрикос — целую горсть. Фрукты так и норовили соскользнуть на пол, просачиваясь в щель между когтями. И спросила:
— Что же мы будем делать завтра?
Абрикоса попалась маленькая, но спелая, оранжевая. Ее вкуса я не почувствовала. Дождь не утихал, под таким даже нам не пройти, а больному требуется покой, иначе замерзнет, простудится…