Зона номер три
Шрифт:
— Почему не едем? — повторил он. — Ждем кого-нибудь?
Ирина поддержала:
— Правда, Олег! У меня руки затекли. Страшно же!
Ее лицо светилось сполохами взрывов.
Гурко знал, что пора рвануть из проклятого места, но душа словно окостенела. Мираж наслаивался на мираж. Летящая клочками, дымящаяся, вздыбившаяся, голосящая Зона и его собственное, вдруг заторможенное сознание. Неужели все это безумие он затеял по собственной воле? Кто дал ему на это право? На короткий миг ему страстно захотелось быть расплющенным, раздавленным вместе с Зоной, и лишь чудовищным усилием он
— Давай, Ириша, жми, — распорядился, чуя, как огненная гроза притихла. — Только поаккуратней.
Из проходной навстречу машине выскочили двое боевиков, оба с автоматами. Могли сослепу пальнуть, хотя створки ворот почти разведены.
— Химичишь, Мустафа?
Донат Сергеевич высунулся из окна, приказал автоматчикам:
— Вы что, придурки? А ну с дороги! Молодцы то ли были накуренные, то ли чересчур возбуждены, но как-то странно топтались, поводя автоматами в разные стороны, успевая нацелиться даже на Мустафу. В дверях замаячил третий омоновец, улыбчивый, с блудливой рожей, в чине капитана, не меньше. Рявкнул:
— Подтверждаете, Донат Сергеевич?!
— Подтверждаю. Выпускай!
Гурко догадывался, из-за чего заминка: видно, на КЛ успели снестись с Хохряковым, но у этих стрелков не было ни времени, ни места для маневра. Если, разумеется, они не абсолютные дуболомы. Один именно таким и оказался: скачками, опустив автомат, понесся вокруг «Бьюика». Гурко распахнул дверцу и принял его на браунинг, на выстрел. Две пули цокнули о бронежилет, но одна впилась в щеку нападавшего. Однако боец, прежде, чем упасть, прошил «Бьюик» очередью. Со своей стороны и Мустафа, воспользовавшись тем, что Гурко отвлекся, предпринял попытку к освобождению. Открыл дверцу и начал вываливаться наружу, но действовал не так быстро, как ему хотелось бы. Гурко сгреб его за шкирку, приставил браунинг к уху, деловито сообщил:
— Ровно секунда тебе осталась жить!
— Открывай, сука! — завопил Мустафа, и офицер мигом исчез в помещении. Створки ворот разъехались до упора. Ирина на второй передаче вымахнула из Зоны, как птичка из клетки. Ослепительное, точно лаком покрытое шоссе легло под колеса. Еще сто метров, еще рывок — и они в тихом сосновом лесу, как на речной протоке, и если оглянуться назад, то Зоны как не бывало.
— Ты в порядке, Ира? — спросил Гурко.
— Да, а ты? — бледная от пережитого, все же почувствовала в его голосе незнакомую нотку.
— Немного зацепило, — признался Гурко. — Ерунда. Подальше отъедем, остановишься.
Он подвинулся так, чтобы увидеть в зеркальце ее лицо.
— Неужели оторвались? — пробормотала она.
— Я же обещал. Следи за дорогой. Главное, чтобы не оштрафовали.
Из автоматной очереди он словил две пули: одну в бок, пониже сердца, другую в бедро. Он еще не мог оценить серьезность поражения. Бок раздулся и намок, а ногу точно приколотили к сиденью гвоздем. Но беспокоило его другое. Подозрительная пленка, предвестник небытия, расплылась перед глазами. Мустафа глядел сочувственно. Он понимал, в чем дело.
— Ая-яй! — сказал, соболезнуя. — Столько стараний, хитростей — и такая осечка. Похоже, подохнешь раньше меня, да, Олежа?
— Не надейся.
—
— Олег, что он говорит? — Ирина чуть не свалилась в кювет.
— Бредит. Он всю жизнь бредил. Не обращай внимания. Следи за дорогой.
Через пять минут выкатились на центральную трассу.
Сергей Петрович сцену у проходной отследил в бинокль. Все, точка. Олег на свободе. У майора словно гора свалилась с плеч. Самая сложная и почти безнадежная часть операции — поиск в Зоне — отпала сама собой. Он послал в небо две ракеты, красную и зеленую, сигнал отхода. Прежде чем бежать к «жигуленку», попытался связаться с полковником. Уже не надеялся на ответ, но случилось чудо. Рация зашипела — глуховатый голос Кленина:
— Сова, слышу тебя, Сова! У нас небольшая авария. Идем на посадку.
— Антон, Антон! Где вы?! Помощь нужна?
— Обойдемся. Что с Олегом?
— Все в порядке. Спасибо, брат!
— Привет ему от меня. Скажи, пусть бутылку готовит. Отбой.
На проселке майор сразу выдавил из движка все, на что тот способен. Надеялся достать черный «Бьюик» еще до Москвы.
Когда стало совсем худо, Гурко велел Ирине свернуть в перелесок. До Москвы оставалось минут двадцать, но он понял, что не выдержит. Надо сделать перевязку, остановить кровь. Из бока лило, как из дырявого ведра, а правая нога онемела.
Гурко оставил Мустафу в машине, а сам кое-как выбрался наружу и сел на траву, привалившись спиной к колесу. Ирина хлопотала, но как-то бестолково. Отыскала в машине аптечку и почему-то первым делом пыталась снять с него штаны.
— Подожди, — Гурко еле удерживал взглядом зеленые деревья и потускневшее небо. — Если зашебуршится, пальнешь в него из этой штуки, — показал браунинг, который не выпускал из ладони. — Сумеешь?
— А то! Не волнуйся… Боже мой, сколько крови!
— Оставь брюки в покое. Сперва займись боком.
Рубашка сползла с него, как кожура с мокрого банана. Он глянул вниз — черная кровь. Почему черная? Должна быть красная. Ирина перематывала его туловище бинтом, туго, умело, жалобно заглядывая в глаза.
— Лей весь пузырек, — сказал он.
— Какой пузырек?
— В аптечке йод. Вылей весь пузырек.
Он не чувствовал боли, только тошноту. Подмывало блевануть, но он сдерживался. Как-то неловко при любимой женщине. Оба так увлеклись перевязкой, что не заметили, как, обойдя капот, подошел Донат Сергеевич. Гурко увидел его тень в последнюю секунду, тяжелый дрын обрушился на его голову, и он нырнул в благословенную тишину.
Когда очнулся, Мустафа сидел перед ним на корточках, шагах в трех, вытянув в руке перламутровый браунинг. Ирина лежала неподалеку, уткнувшись лицом в мох.
— Что ты с ней сделал? — спросил Гурко.
— Не волнуйся, живая. Прыткая очень, вот и получила по сопатке. Зачем она тебе? Шлюха московская.
Мустафа дружески улыбался и был настроен на разговор. Это понятно, смаковал победу. Ничто человеческое было ему не чуждо. И торопиться некуда. Не дождавшись ответа, ласково осведомился: