Зона отдыха
Шрифт:
Вот бегу я как-то мимо блинной, гляжу за стекло: все там. И Серёга, и Колюня, и Иван. Сидят – балдеют, одного меня нехватка. И мужик с ними: не узнаю кто. Вроде, видались когда-то, а где – не помню.
Увидал меня – руки раскинул:
– Володя! – запел. – Друг! Не признал?..
– Мать,– говорю,– мачеха! Никак, Васёк? Чего с тобой сталось?
А он:
– Чаво, чаво – ничаво... Счастье пучит, беда крючит. Горе, Володя, одного рака красит.
Гляжу на него – плачу. Тощий, бугристый, корявый, спина
– Эх, – говорю, – и потерло тебя, Васёк.
А он:
– Это от сырости, Володя. Полный срок отсидел в сырости. На болоте жил, на болоте вкалывал. Садись давай, выпей на мои.
Гляжу – стол у них богатый. Водки навалом, блины у каждого, селедочка: червонца на два потянет, на три.
– Разбогател? – говорю.
А он:
– Разбогател, Володя. Не поверишь: разбогател от сырости.
– Как так?
– А так. Скелет, Володя, пропиваю. Свой собственный.
– Ври давай!
А ребята:
– Точно, Володя. Всё, как есть!
Посадил он меня, стакан налил:
– Ребяты! Володя! Коля! Серёга! Иван! Вот она, моя удача! Вот он, мой фарт! Счастье привалило! Туз козырный! Чуете?
Я по первой выпил, блинком закусил:
– Чую, Васёк. Теперь чую.
– Володя! И я чую! И я! Воротился из лагеря, иду к Кланьке: чего, думаю, делать буду? Как жить дальше? Потемки, Володя! Тут подходит ко мне хрен в очках, за рукав дергает: можно вас на минуточку? Чего, говорю, тебе?
А он:
– Вы, гражданин, не удивляйтесь, но поглядел я на вас и вижу, что представляете особый интерес для науки. Ах, – говорит, – какое строение! Ах, – говорит, – какие искривления! Ах, какие наросты! Ах, – говорит, – ах!
– Короче, – говорю, – чего хошь?
– Желаю, – говорит, – купить ваш скелет. Для всяких научных исследований.
– Иди, – говорю, – гуляй, милый. А то я тебя этим скелетом да промеж глаз!
– Я серьезно, – говорит. – Кроме шуток.
Вижу – не врет. И водкой от него не тянет. И не психушный.
– Да он, – говорю, – самому пока нужен.
– Мы не торопимся. Живите себе на здоровье. А после смерти он наш.
– Сколько? – говорю.
Улыбается:
– Довольны будете.
– Тогда ладно. Я согласен. Только условие одно.
– Какое такое условие?
– Чтобы мой скелет в школу не ставили. А то знаю я, как эти шнырики над скелетами безобразничают.
– Вы что! – говорит. – Какая школа? Вы в академии наук стоять будете.
– Это, – говорю, – другой коленкор. На академию я согласен.
Повел он меня в академию, бумагу дали подписать, деньги выдали. Половину теперь, вторую, говорят, в обмен на скелет.
– Кому же она, – говорю, – достанется? Кланьке, что ли?
– Если Кланька – это
А я им:
– Не согласен. Не согласен, и всё! Хоть за день до смерти, а отдайте.
– За день, – говорят, – не успеть. Бухгалтерия не справится. Да и за день ясно еще не будет, помрете вы или нет.
– Ну, за час, – говорю. – За час всё ясно.
– За час попробуем. Хоть и не положено за час, но в виде исключения.
– Ладно,– говорю, – приду к вам за час. Ждите. Деньги готовьте. Трудно, – говорю, – мне будет за час всё пропить, ну да управлюсь, не впервой.
И к нам:
– Гуляй, ребяты!
Мы пьем, Полуторка вслух думает:
– Вот незадача, ребяты... Прихожу я к ним за час до смерти, выдают мне деньги, вторую половину, а магазины закрыты. Может, обед у них, может, конец работы. Как тогда?
– Не боись, – говорит Серёга. – Потянешь до открытия.
– Мы, – говорит Колюня, – сбегаем. Мы принесем.
– За час, – говорит Иван, – управимся. Впятером да не управиться?
– На худой конец, – говорю, – мы за тебя, Васёк, допьем. Как говорится, за ваше здоровье. Ты нам только деньги передай.
– Спасибо, – говорит, – ребяты!.. – А на глазах слезы: – Володя! Колюня! Серёга! Иван! В болоте сидел – вас поминал. Одних только вас... Да еще Верку-кладовщицу. Да батяню с маманей. Помирать мне скоро, ребяты... Ой, скоро... В академии уж ждут. Ты, говорят, не тяни с этим делом, у нас наука стоит.
– Эй, – говорю, – глазами-то не мокрей. Выпей давай.
А он опять:
– Ребяты! Вы меня не забывайте! Вы, ребяты, навещать заходите! Хоть когда...
– Куда ж мы пойдём, Васёк?
– А в академию. В нее. Спросите Снегирёва, вам покажут.
– Зайдем, Васёк, чего не зайти? С получки прямо к тебе.
А он:
– Ребяты! Золотые! Может, хотите чаво? Блинков возьму, пельмешек, красного.
– На хрен, – говорим, – твои блинки. Белого давай.
– Ребяты! Хоть залейся! Удача у меня! Туз козырный! Халтура подвалила! Первый раз на старости лет! Можете вы такое понять?
Мы хором:
– Можем, Васёк. Можем понять. Ой, как можем!
– Ребяты! У меня всю жизнь халтуры не было! У меня железо одно в цехе: не продашь. Что ни месяц: получка да аванс, аванс да получка. Тяни лямку, пока не вскопали ямку. Чуете?
– Чуем, Васёк! На своей чуем на шкуре.
– Ребяты! И вдруг! Подходит ко мне хрен очковый: есть, говорит, интерес для науки... Надо жа! Всю жизнь ко мне без интересу, а под конец – интерес! И у кого? У самой академии. В гору пошёл Васёк, в большие люди! Эти – которые начальство – в земле сгниют, в печи сгорят, косточки не останется, а я, может, тыщу лет в академии стоять буду. В углу. За стеклом. И табличка, тоё-моё: "Снегирёв Василий Павлович. Расточник шестого разряда"…