Зона зла
Шрифт:
Зоран во второй раз занес ногу для удара.
– Не надо! – Илич выдохнул просьбу с нескрываемым ужасом в голосе. Было видно – боль достала его… Достала… – Я согласен. Черт с вами! Согласен!
– Ты дурак, Илич! – Зоран не скрывал торжества. – Так бы сразу. Скольких бы избежал мучений.
Больше ничего Илич не услышал, ничего не запомнил. Очнулся он от монотонного гула, который назойливо лез в уши.
Илич открыл глаза.
Он лежал на полу на ватном матрасе, укрытый до подбородка
Илич повернул голову в сторону, откуда плыл гнусавый звук, и увидел моджахеда в старенькой солдатской форме югославской армии.
Он стоял на коленях, держал перед собой ладони, развернутые книгой, и нараспев, без каких-либо интонаций тянул слова мусульманской молитвы, периодически перемежая ее словами «Алла! Алла акбар!»
Оживавшая память медленно возвращала Илича из небытия. Он тронул рукой раненое плечо. Его перетягивала плотная марлевая повязка, наложенная умелой рукой больничаpa – военного санитара. Рана болела, но боль уже не стреляла, а стала ноющей.
– Ожил? Давно пора!
Голос Зорана раздался из темного угла. Он сидел там на стуле, как гриф, ожидавший, когда придет минута расправы с добычей.
– Ты здесь…
Интонация не позволяла понять, спрашивает ли об этом Илич или утверждает очевидное. Зоран счел нужным воспринять его слова как вопрос.
– Здесь, Илич. Здесь. Ты теперь мое любимое дитя, и я все время буду рядом.
Илич промолчал. Если вляпался в дерьмо, то, как ни ругайся, оно вонять не перестанет. Правда, навоз еще можно смыть, но с гадостью, в которую угодил он, лучше не бороться. К ней можно только принюхаться.
– Поднимайся! – Зоран говорил в жесткой повелительной форме. – Тебе пора уходить. Чтобы быть вовремя там, у тех, – он произнес последнее слово так, чтобы Илич понял – все, еще недавно бывшее для него своим, близким, он теперь обязан чувствовать как чужое, а своим быть здесь, у чужих.
– Сколько моих людей осталось?
Задавая вопрос, Илич верил, что своим поступком сумел спасти кого-то.
– Оставь! – Зоран ответил зло, раздраженно. – Забудь о них. Жив ты, жив я. Разве этого мало?.
– Паразиты! – Илич болезненно дернулся и перекосил рот. – Что вы сделали?!
– Душа моя! – Зоран говорил с заметной брезгливостью. – Не волнуйся. Речь идет только о твоей безопасности. Она для нас, твоих новых друзей, стоит десятка жизней неверных. Ты нам дорог, понимаешь? А теперь вставай.
Фельдшер Муса помог Иличу подняться, посадил его. Принес большую глиняную миску с теплым говяжьим бульоном.
– Пей.
Илич не оттолкнул его руки. Он взял миску, припал к ней губами, стал жадно глотать круто пахнувшее мясом питье.
– Я тебе дам войника. – Зоран начал выталкивать его, отправляя назад к тем, кто еще недавно считался своим. – Он поможет тебе вернуться.
– Кто он?
– Мой человек. Надежный…
– Откуда?
– Родом? Из Градины. Христианин. Теперь принял ислам. Зовут Драган Врбич.
– Я пойду один.
– Нет. Один ты не дойдешь, посмотри на себя. Может по дороге стать худо. Драган всегда поможет.
Зоран вернул Иличу «беретту», правда, без магазина. Сказал с ехидной улыбкой:
– Патроны отдаст Драган. Она знает, когда и где.
Илич посмотрел на худого узкоплечего парня в камуфляже и линялой пилотке. На его скулах, обтянутых восковой кожей, багрел нездоровый румянец. Драган походил на пациента клиники, которого оттуда только что выписали после тяжелой болезни. Забинтованная левая рука и пластырь на шее придавали образу законченные черты. Себя Илич не видел, но подумал, что и сам он – изможденный, небритый – выглядит ничем не лучше спутника.
Несколько километров Илича и Драгана сопровождали моджахеды из команды Зорана.
Они отстали только на развилке дорог, одна из которых по долине реки Железницы вела к позициям армии боснийских сербов. Здесь же Драган отдал капитану снаряженный магазин от его пистолета.
Илич шел тяжело. Плечо снова начала дергать пульсирующая боль. Ноги еле передвигались. Кружилась голова. Но хуже всего, что не приходило чувство облегчения, которое должно возникать у человка, вырвавшегося из лап врагов.
А может быть, он так и остался в их руках и плен теперь постоянное его состояние?
Совершив предательство, самый подлый по натуре человек ощущает и понимает гнусность своего поведения. Чтобы обелить себя перед людьми и в первую очередь перед самим собой, он начинает искать оправдания, выбирает и выстраивает их в стройную систему лжи, часто способную обмануть души наивные и доверчивые. Офицер советской военной разведки предатель Резун, изменив чести и присяге, в своих многочисленных писательских трудах возводит собственную подлость чуть ли не в образец честности и высоких помыслов.
И его можно понять.
Почти все предатели начинают люто ненавидеть то, чему еще недавно служили с немалым рвением и превращают измену в промысел. Так им легче в свое оправдание заявлять, что проданные ими товарищи были ненавистны с давних пор, а их секреты выданы не за деньги, не за материальные блага, а по глубоким идейным мотивам.
Сломавшись, что вполне могло случиться с каждым другим, кого подвергают пыткам, Илич смотрел на Драгана с презрением.
– Почему ты принял ислам?