Зораида Кордова — Иллюзионист
Шрифт:
— Раз уж мы решили быть откровенными, я должна признаться, что у меня на самом деле больше воспоминаний о тебе, чем ты думаешь. Более свежих.
Я рассказываю ему, как собирала воспоминания во дворце — от его горничной, разжалованного генерала и леди Нурии, его бывшей невесты.
— Нурия заслуживала большего, чем я мог ей дать. Я думал, что разрывом нашей помолвки я дам ей свободу. Я ошибся. У отца были другие планы на неё. — Кастиан ёрзает на стуле, чувствуя себя не в своей тарелке, и доедает горох. После некоторой паузы он добавляет: — Ты забрала
— Два, если честно, — быстро добавляю я, собирая хлебом остатки соуса.
Он морщится от неловкости.
— Неудивительно, что ты ненавидишь меня.
— Когда она предложила забрать её воспоминания, я подумала, что она пытается таким образом забыть тебя и жить дальше. Но теперь я задаюсь вопросом, не могла ли она это сделать, чтобы я узнала тебя с новой стороны, без маски Кровавого Принца.
— И как? Узнала?
Я пережёвываю хлеб дольше необходимого, потому что не знаю, что на это ответить.
— Было сложно составить цельный образ. Представь моё потрясение, когда я узнала, что ты всю жизнь скрывал себя настоящего за всеми этими чарами.
— Я не хочу лгать своему народу. — Он понижает голос, выражая сожаление. — Не хочу никого убивать. Не хочу разрушать наследие своей семьи. Но только так я могу помочь своей стране.
— Нет, не только. — Моё сердцебиение учащается, и я не могу точно сказать, из-за того ли это, что я на него злюсь, или потому что я вспоминаю, как он встал до рассвета, чтобы поймать этого кролика ради меня. — Ты мог бы присоединиться к Шепчущим. Мог убить своего отца ещё много лет назад. Но вместо этого выбрал игры и притворство. Предпочёл создавать иллюзии, обманывая всех жителей королевства. Я помню битву при Риомаре — все эти трупы не были иллюзией.
— По-твоему, убить моего отца — это так просто? — Его смех мрачный, а глаза блестят сожалением. — Ты даже не представляешь, на что он способен. Поэтому тебе легко говорить, да, Нати? В твоём мире есть только Правосудие и Шепчущие. Я либо убийца, либо повеса, губящий жизни всех знакомых мне женщин. Но ты, спеша осудить, упускаешь из виду тот момент, что Шепчущие сговорились с моей родной матерью, чтобы заставить меня поверить, якобы я убил своего маленького брата. Я годами жил с этим грузом на шее. — Он отталкивает тарелку от себя, вилка с лязгом падает на фарфор. — Помнишь, каким я был в детстве? Мама вечно запиралась со своими фрейлинами, постоянно сама не своя. Родители держали своих детей подальше от двора. В нашу первую встречу ты приняла меня за слугу, потому что я всегда был в грязи.
Я поднимаю кубок и откидываюсь на спинку стула.
— И что мне теперь, пожалеть тебя? Ты был моим единственным другом в годы моего заточения в замке твоего отца. В твоём замке.
— Я не сравниваю наши трагедии. Неважно, кто пострадал сильнее, потому что сейчас мы здесь. Я стараюсь изо всех сил. Разве этого мало?
— Так и надо.
Солнце давно село, и свечи уже выгорели наполовину, образовав лужицы воска. Мы потихоньку потягиваем вино в тишине, осторожно пытаясь узнать друг друга получше. Незнакомое ощущение сдавливает мои плечи и грудь. Так себя чувствуют те, кто разделяет ношу с другими?
— Ты должна спросить себя, действительно ли ты хочешь продолжить это путешествие вместе со мной. Мне по-прежнему нужна помощь.
— Я никуда не сбегу, — отвечаю я. — А что насчёт твоего осведомителя? Мы можем ему доверять?
— Этому информанту я готов доверить свою жизнь. Поиски брата привели нас сюда, но мы не можем идти дальше без документов. А поскольку в настоящее время я вроде как в плену у Шепчущих, я не могу использовать свои обычные источники, чтобы обеспечить нам выезд из королевства.
Я поднимаю кубок.
— За сбежавшего принца Пуэрто-Леонеса.
Он пытается подавить усмешку, но всё же чокается со мной.
— В обычных обстоятельствах я бы не стал праздновать прежде, чем мы бы сели на корабль, но сейчас я понимаю, что самое трудное впереди.
— Ты про ту часть, где мы используем журнал, которому уже несколько десятилетий, чтобы отправиться к мистическому острову мориа, где предположительно находится клинок?
Кастиан откидывается назад, как всегда уверенный в себе принц.
— Именно.
— Ты так и не рассказал мне, откуда у тебя этот журнал.
Он отвечает искренней улыбкой в тридцать два зуба и слегка прищуренными глазами.
— Это долгая история для того вечера, когда я буду менее пьян. Если кратко, то я выиграл его у герцога Ариас.
— За сбежавшего азартного игрока и принца Пуэрто-Леонеса, — переформулировала я свой тост. — У нас есть карта Исла-Сомбрас, тайный союзник и слабенькая надежда.
— Прости за сегодняшнее, — выпаливает он, словно эти слова весь вечер крутились у него на языке. — Я не ненавижу тебя.
Хотела бы я ответить тем же, но что-то мешало. Заноза, застрявшая так глубоко, что кожа затянулась вокруг неё.
— Прости, что поцеловала тебя вот так. Мне жаль.
— А мне нет. — Кас метнул взгляд на мои губы, но сразу же затем уставился в тарелку. — В смысле нам же нужно поддерживать легенду, но ты не обязана делать то, что тебе не нравится. Мы можем установить правила. Очертить границы.
Я снова вспоминаю этот момент во дворе — хихикающие девчонки, блеск его глаз. Прочищаю горло.
— Чтобы не рушить наше хрупкое перемирие, я признаю, что поцелуй с тобой не был самым ужасным, что я делала за время нашего путешествия.
— Весьма польщён.
— Может, мы ограничим крики и ругань в комнате, чтобы больше походить на супружескую пару?
— Даже не знаю. Не припоминаю, чтобы мои родители добровольно оставались в одном помещении, не говоря уже о том, чтобы разговаривать друг с другом. — Его улыбка меркнет, но всего на мгновение. Когда он поднимает глаза на меня, вся печаль исчезает, тщательно спрятанная за блеском бирюзовых глаз и обаятельной улыбкой. — Донья Саграда принесла нам десерт?