Зорькина песня
Шрифт:
— А потом? — спросила Вера Ивановна.
Зорька не ответила. Воспитательница наклонилась к ней.
— Ты поэтому отказалась петь?
Зорька молча кивнула. По лицу воспитательницы прошла тень. Она выпрямилась. Молча положила руку на плечо Зорьки, притянула к себе. Другой рукой погладила её по щеке и предложила:
— Девочки, а если хором?
Девчонки снова оживились, зашумели. Начали наперебой предлагать песни. Вера Ивановна засмеялась, подняла руки:
— Девочки, ребята, успокойтесь! Давайте по порядку. Значит, так: хоровые песни, раз, — она загнула
— Ур-ра! — завопила Галка.
Во дворе показались Саша и Петька.
— Эй, Заяц! Сашка! Айда к нам! — Генька побежал навстречу ребятам. — Мы концерт придумываем для госпиталя!
Рано утром, вечерком, В полдень, на рассвете, Треплет Геббельс языком У себя в газете… —продекламировал Петька.
— Очень хорошо, Петя, — обрадовалась Вера Ивановна, — ты всё знаешь?
— Во! Это я тоже знаю! — крикнул Генька.
Узнаём о чудесах Из фашистской сводки: Немцы сбили в небесах Три подводных лодки!— Ну вот, ребята, — сказала Вера Ивановна, — ещё один номер готов. А ты, Саша?
Саша, улыбаясь, пожал плечами.
— Разве только на трубе…
Генька сбегал в пионерскую, принёс трубу.
— Бросьте! Да что вы, в самом деле! — Саша, смеясь, отталкивал от себя трубу. — Я же оглушу там всех!
— Сыграй, Саша, — попросила Зорька.
Саша взял трубу, приставил её к губам и заиграл марш.
Внезапно из директорской вышел озабоченный Кузьмин. Постоял на крыльце, слегка покачиваясь на расставленных ногах.
— Дмитриев! Заяц! Ко мне! — приказал он.
Саша перестал играть, нахмурился и неохотно пошёл к Кузьмину. Следом за Сашей медленно подошёл Петька и остановился, глядя исподлобья на старшего воспитателя.
— Молодец! Хорошо играешь! — одобрительно сказал Саше Кузьмин и тут же деловито добавил: — Возьмите возле кухни тачку и поезжайте к разрушенному зданию. Знаете куда?
Ребята кивнули.
— Так вот, чтоб к вечеру разобрали стену по кирпичику и привезли к дому Прасковьи Семёновны, ясно?
— Степан Фёдорович, можно вас на минутку? — сказала Вера Ивановна.
Они отошли в сторону. Вера Ивановна что-то быстро заговорила шёпотом, то и дело поправляя выбивающиеся из-за ушей пряди седых волос. Кузьмин внимательно слушал её, кивая головой, точно соглашался с каждым её словом.
— Всё? — громко спросил он, когда Вера Ивановна замолчала. — Что-то в последнее время вы стали обсуждать каждое моё распоряжение… Да, кирпич мне нужен в личных целях. Неэтично? Ну, знаете… а разве я, собственно
Вера Ивановна растерянно сняла очки и подняла к Кузьмину бледное лицо с близорукими беспомощными глазами.
— Что вы, Степан Фёдорович, я… я совершенно здорова…
Не слушая больше воспитательницу, Кузьмин повернулся к Саше и Петьке и весело крикнул зычным басом:
— Ну, орлы, за работу!
…А через два часа в воротах детского дома показался Петька Заяц. Он шёл пятясь и тащил за собой тачку, на которой лежал без сознания Саша. Окровавленная распухшая рука его беспомощно свисала с узкой тачки.
Ребята оцепенело смотрели на Сашу, не двигаясь с места.
До самого вечера толпились детдомовцы у ограды госпиталя, куда срочно доставили Сашу. Девочки плакали, окружив оцепеневшую от горя Зорьку. Она сидела на земле, обняв колени, и смотрела на освещённое окно операционной сухими глазами. Как Зорька ни просила, в здание её не пустили.
— Ты поплачь, поплачь, легче будет, — уговаривали девчонки.
Зорьке всё время хотелось плакать, но слёз не было. А мальчишки хмуро слушали Петьку, который в сотый уже раз рассказывал, как всё произошло, и уверял, что Крага нарочно всё подстроил, хотел отомстить Саше за то, что он в милицию ходил.
Госпитальная Нюська сновала по двору и приносила ребятам известия:
— У воспитательницы первая группа крови, у Мари вторая…
— Воспитательницу уже в операционную повели…
— Ой, что было, что было! Ваша Маря как кинется с кулаками на Кузьмина, он аж затрясся весь, так побелел! Главврач говорит: «Уходите, не шумите», — а она не уходит. Говорит: «Я кого хошь на ноги подниму, сама буду за ним ухаживать!»
— Она такая… Маря! Ты про Сашку скажи, как он?
Нюська важно подобрала губы.
— Ни за что ручаться не могу. Живой. В себя очнулся. Я сама слышала, специально под дверью стояла. Говорит: «Доктор, руку спасите!» А ему маску на нос и усыпили.
— Как усыпили? Зачем?
— Операцию делать. Думаете просто, когда рука как есть вся раздавленная?
Из двери госпиталя вышел постаревший, осунувшийся Кузьмин. Ребята молча расступились; одни смотрели на него с откровенной ненавистью, другие прятали глаза.
— Дети, — тихим, необычным для него голосом сказал Кузьмин, — идите домой… На нас свалилось огромное несчастье… огромное. Саше уже сделали операцию…
Он пожевал губами, хотел что-то ещё сказать и не сказал. Начал быстрыми суетливыми движениями хлопать себя по карману гимнастёрки и галифе. Искал трубку. Не нашёл и, будто вспомнив о чём-то неотложном, неровными шагами не пошёл, а почти побежал к детскому дому.
Потом пришла Маря. С заплаканным, обиженным лицом.
— Идите домой, хлопцы, уж если меня выгнали, так вам здесь совсем делать нечего.
Маря подняла Зорьку с земли, отряхнула ей платье и, взяв за руку, повела к дому.