Зороастр
Шрифт:
Она пошла быстрее по ровной тропинке, ломая руки под складками своей мантии, и вдруг пальцы ее ощупали рукоятку острого индийского кинжала, который она всегда носила у пояса. Когда она повернулась и стала, наконец, подниматься по широким ступеням дворцовой лестницы, луна уже взошла над далекими туманными холмами, а в колоннаде портика были зажжены огни. Негушта остановилась и оглянулась на мирную долину; вдалеке раздались отрывистые, меланхолические трели соловья и вдруг сменились громкою торжественною песнью.
Молодая царица снова повернулась, чтобы войти во дворец, и слезы, которых давно уже не знали ее темные глаза, заискрились алмазами на ее длинных ресницах. Но она судорожно сжала руки и пошла между рядами преклоненных рабов прямо в покои Атоссы. Никто не мог
Этот час Атосса проводила обыкновенно в своей уборной. Комната была просторнее, чем в Сузах, так как царица велела выстроить ее по собственному плану, но на столе возвышалось, как и прежде, огромное серебряное зеркало, с которым она никогда не разлучалась.
Ее чудная красота нисколько не изменилась и не поблекла за эти три года. Мелкие неприятности придворной жизни не могли сломить силу этой женщины и положить печать усталости на ее лицо. Она вела свою упорную борьбу с царем, никогда не бледнея хотя бы на минуту, не обнаруживая ни малейшего признака изнеможения, между тем как сам царь часто казался сумрачным и утомленным, и глаза его носили следы бессонницы, результата всех тех тревог, которые ему причиняла Атосса. И, все-таки, он никак не мог решиться избавиться от нее, даже тогда, когда постиг, наконец, всю глубину испорченности ее натуры. Она держала его под своими чарами, и он любил ее так, как любит человек красивого хищного зверя, которого он на половину приручил и который по временам оскаливает на него зубы и доставляет ему больше хлопот, чем развлечения. Она была так зла, но так прекрасна, что у него не хватало духу осудить ее на смерть; погубить такое чудное создание показалось бы ему преступлением.
Атосса была уже совсем одета для пиршества, смотрясь в зеркало, она раздумывала, не приколоть ли ей иначе тиару, так, чтобы светлые волосы падали ей на лоб. Она попробовала, какой эффект произведет эта перемена и вдруг увидала в зеркале отражение двух гневных черных глаз и догадалась, что сзади нее стоит Негушта.
Она вскочила и взглянула на Негушту с холодною улыбкой, выразив скорее удивление, нежели страх. Тонкие брови ее стремительно поднялись, но голос звучал так же ровно, как всегда.
— Царица Негушта редко оказывает мне честь своим посещением, — сказала она. — Если б она предупредила меня о своем намерении, то была бы принята более подобающим образом.
Негушта неподвижно стояла перед нею. Она ненавидела этот ледяной, спокойный голос, от которого у нее стягивало горло, как веревкой.
— Нам нет нужды соблюдать придворные церемонии, — коротко ответила она. — Я желаю поговорить с тобой о важном деле, час тому назад я встретила в саду Зороастра.
— По предварительному уговору, конечно? — съязвила Атосса, но ее ясные синие глаза с каким-то странным выражением смотрели на Негушту.
— Молчи и слушай меня, — сказала Негушта тихим голосом, трепетавшим от сдерживаемого гнева, и тонкою рукой взялась за рукоятку кинжала.
Атосса заметила это движение. — Скажи мне всю правду, — торопливо продолжала Негушта, — любил тебя Зороастр или нет три года назад, когда я увидала тебя в его объятиях на дворцовой террасе, в то утро, как он вернулся из Экбатаны?
Царица увидала, что наступил момент, когда она могла, наконец, вполне утолить снедавшую ее жажду мести.
— Я любила его, — медленно начала она. — Я и теперь еще люблю его. Тебя же я ненавижу больше, чем люблю Зороастра. Ты понимаешь меня?
— Дальше, дальше! — воскликнула Негушта, задыхаясь от гнева.
— Я любила его и ненавидела тебя. Я и теперь ненавижу тебя, — медленно и торжественно повторила царица. — Письмо Зороастра было написано к тебе, но его принесли ко мне. Нет,
Негушта подошла ближе, Атосса не шевельнулась при ее приближении, но ее белая рука внезапно выскользнула из-под мантии и в воздухе сверкнула синяя сталь острого клинка, подобно тому, как летним вечером яркая молния прорезывает небо.
Негушта отшатнулась, увидев острый нож в руках своего врага. Но Атосса засмеялась тихим, серебристым, торжествующим смехом.
— Теперь ты услышишь конец, — сказала она, не выпуская из руки кинжала. — Теперь ты волей-неволей должна будешь выслушать конец и не убьешь меня своим отравленным индийским ножом! — и она снова засмеялась, оглядывая изогнутую форму кинжала. — Я говорила с Зороастром, — продолжала она, — когда увидала тебя на лестнице и тогда… О, это было так сладко! Я закричала ему, что он никогда больше не должен покидать меня, и обвила руками его шею и упала, так что ему пришлось поддержать меня. И тут ты увидала его. Это, это было так сладко! Это была самая блаженная минута в моей жизни, когда я услыхала, как ты поспешно скрылась и оставила нас! Только для того, чтоб истерзать твое сердце, я и сделала это и унизила пред своим подданным свое царственное величие. Но я все-таки любила его, а он, твой возлюбленный, которого ты тогда презрела и отвергла ради нашего чернобородого царя, он оттолкнул меня. Он сказал, что не любит меня и не желает моей любви. Да, это было горько, и я почувствовала стыд, я, никогда не знавшая стыда ни пред кем. Но в твоих терзаниях было для меня больше сладости, чем горечи в моем стыде. Он так и не узнал, что ты была на террасе. Он крикнул из толпы прощальное проклятие твоей измене, ушел из дворца и чуть не убил двух копьеносцев, пытавшихся схватить его. Как силен был он тогда и как храбр! Какой завидный любовник для всякой женщины! Такой высокий, стройный и прекрасный! Он так и не узнал, за что ты изменила ему; он думал, что ты прельстилась царским пурпуром и золотым венцом. Он, конечно, жестоко страдал, но ведь и ты страдала, и как сладостны были для меня твои муки! Мысль о них часто убаюкивала меня и навевала на меня сладкие сновидения. Какая радость для меня видеть, что ты лежишь во прахе предо мною с этою жгучею раной в сердце! Она долго еще будет гореть; тебе не избавиться от нее! Ведь ты теперь жена Дария, а Зороастр из-за любви к тебе сделался жрецом. Мне думается, что даже царь разлюбил бы тебя, если б увидел тебя в эту минуту, — ты так страшно бледна. Я пошлю за халдейским врачом, не то ты, пожалуй, умрешь на месте; мне было бы жаль, если б ты умерла: тогда пришел бы конец твоим страданиям. Мне трудно было бы отказаться от удовольствия мучить тебя, — ты представить себе не можешь, как это сладко… О, до чего я тебя ненавижу.
Атосса вдруг вскочила с кресла с сверкающим взором. Негушта в ужасе отшатнулась, чуть не упав на косяк двери, и стояла, ухватившись одною рукой за занавесь и прижав другую к сердцу, как бы для того, чтоб сдержать всю муку отчаяния.
— Сказать тебе, что было потом? — снова начала Атосса. — Хочешь ты и теперь слышать правду? Я могла бы сказать тебе, как царь…
Но, прижав руки к лихорадочно бившимся вискам, с тихим воплем бросилась Негушта к выходу, скрытому занавесью, складки которой раздвинулись под тяжестью ее тела и снова упали, пропустив ее.
— Она все донесет царю, — громко сказала Атосса, когда Негушта исчезла. — Пусть! Мне это все равно, но кинжал я оставлю у себя.
Негушта быстро пробежала по длинным коридорам и залам и остановилась только у входной двери в покои старшей царицы, где ее ждали ее рабыни. Здесь она немного опомнилась, замедлила шаги и направилась в свои внутренние покои.
Она была так несчастна, что никакие слова не могли бы выразить всю глубину ее горя. Один краткий миг положил конец всем ее сомнениям, оправдал все ее предчувствия и смыл пятно измены с имени ее возлюбленного. Но раскаиваться было слишком поздно.