Зороастр
Шрифт:
Прошло еще несколько времени; но вот уже телеги передних рядов достигли двора Аммииадава; перед воротами расстилался обширный луг.
Раздался голос команды, толпа мгновенно остановилась, потом заколыхалась и, подобно горному озеру во время весеннего половодья, когда оно выходит из берегов, образуя ручейки и речки, — эта толпа стала дробиться на небольшие кучки, которые расположились на орошенном утреннею росою лугу; на тех местах, где отдыхали люди и скот, подымались облака пыли и скрывали все от взоров.
По дороге долго еще носилась пыль, но на лугу она мало-помалу улеглась, так что, при лучах восходящего солнца, можно было различить фигуры мужчин, женщин, детей, быков и ослов, овец и коз, а
Прошел почти целый час, пока вся масса народа достигла места, назначенного для привала; Амминадав с кровли своего дома следил за приближающимися единоплеменниками, но так как старик не обладал зоркими глазами, то Мирьям рассказывала ему обо всем, что происходило внизу; — но впрочем, нет, — не обо всем она могла сообщить ему: внизу делалось иногда то, от чего она отвернулась бы с удовольствием; рассказывать же об этом старику она не хотела, не желая омрачать его светлых надежд.
Мирьям, как мы уже сказали, обладала даром видеть незримое для прочих и слышать то, что не достигало до слуха других. Так, те слова, которые она послала передать Осии, ей были сказаны незримыми устами, когда она сидела под сикоморою и думала о человеке, которого любила с самого детства — и вот точно так же и теперь, когда она между полуночью и рассветом опять сидела под старым деревом и от утомления заснула, то слышала во сне тот же голос; но, когда проснулась, забыла, о чем именно говорил этот голос, знала только, что он звучал грустно и уныло.
Правда, это предостережение, хотя и было как-то неясно, но все же оно ее крайне напугало, а крик, доносившийся со стороны луга, не был криком радости, он скорее походил на боевой призыв разъяренных необузданных людей, которые с враждебными намерениями явились сюда, а вовсе не для того, чтобы отдохнуть и напоить скот.
Гнев, разочарование, отчаяние звучали в этом возгласе и, когда Мирьям стала пристальнее всматриваться в то место, откуда слышался этот крик, то увидела положенный на куске полотна от палатки, труп женщины, который несли рабочие, и бледного умирающего новорожденного; малютку держал на руках полунагой мужчина, его отец, и грозил кулаком свободною левою рукою в ту сторону, где стояли братья Мирьям. Вскоре она увидела, как какой-то седой бородач, сгорбленный от непосильных трудов, поднял руку на Моисея и хотел было ударить его, но близ стоявшие люди повалили его самого на землю.
Тогда Мирьям больше не выдержала и поспешила в лагерь, тяжело дыша от волнения. Мильха последовала за нею; попадавшиеся обеим женщинам по пути жители Суккота почтительно кланялись; но те, которые их не знали, также давали им дорогу, потому что высокая, полная достоинства фигура пророчицы внушала всем невольное уважение к ней, а те, к которым она обращалась с вопросами, отвечали ей без всяких отговорок.
Мирьям, действительно, пришлось узнать ужасные, потрясающие душу новости; евреи выступили из Таниса весьма охотно, с полной надеждой на счастливую будущность, но на второй день они опять упали духом и тоска снова вселилась в их малодушные сердца. Степной ветер имел дурное влияние даже на здоровых людей; жена рабочего и ее новорожденный, точно так же, как и другие родильницы, вследствие пыли и сильного зноя, заболели лихорадкой, затем ей указали на несших покойников людей, которые приближались к еврейскому кладбищу в Суккоте. Умирали не только женщины и дети или слабые, которых уносили больными, чтобы не оставлять в Египте, но не выдерживали
В одной из палаток, где несчастную родильницу мучила сильная лихорадка, Мирьям попросила Мильху принести ящик с лекарствами; молодая женщина с удовольствием исполнила возложенное на нее поручение; дорогою, пробираясь в толпе, она стала расспрашивать о своем муже, но никто не мог ей сказать ничего положительного. Мирьям же узнала от Нуна, что, оставленный в Египте, его вольноотпущенник, Элиав сообщил своему бывшему господину о желании Осии следовать за своим народом. Она также узнала, что раненый Ефрем нашел пристанище в палатке своего дяди.
Уж не сильно ли заболел мальчик? Что же другое могло задержать Осию в Египте? Эти вопросы причиняли большое беспокойство Мирьям, но она не падала духом, а сама утешала других и подавала помощь больным. Старый Нун ласково приветствовал пророчицу и это доставило ей большую радость; он привлек Мирьям к себе и отечески поцеловал ее в лоб, а она сообщила ему, что его сын с той поры будет называться «Иисусом Навином» и сделается вождем народа.
Однако, нелегко было Мирьям справляться с этим невежественным народом. Женщины еще слушали ее слова утешения, и те, которые были больны, принимали из ее рук лекарство, но мужчины, большая часть которых выросла под палками надзорщкков, не знали ни стыда, ни совести. Они положительно одичали, как по внешности, так и в нравственном отношении. Когда они узнали, кто такая Мирьям, то осыпали ее упреками, говоря, что ее братья увлекли их и, вырвав из довольно сносного положения в Египте, теперь повергли их в самое ужасное состояние; пророчица, слыша проклятия и брань и глядя на эти обросшие курчавые головы и страшные черные глаза, невольно содрогнулась. Однако, ей удалось пересилить свой страх и она отошла от этих людей, не имевших уважения даже к женщине.
Теперь она хорошо поняла, что означало предостережение, сказанное ей таинственным голосом, когда она спала под сикоморой, и у одра молодой, умирающей матери она подняла руки к небу и стала молиться, прося помощи у Всевышнего, чтобы Он послал ей силу для борьбы с малодушием и упорством этих людей, которые сами себя губят. Они не понимали, что для них наступил час освобождения и что Бог ведет их к счастливой цели.
Между тем лекарства Мирьям помогли больной и пророчица, исполненная надежды на Бога, вышла из палатки, желая отыскать своих братьев.
В стане евреев мало что изменилось и опять ей пришлось видеть такие вещи, которые приводили ее в ужас, и она даже пожалела, что взяла Мильху с собою.
Некоторые из бывших рабочих вздумали украсть у других несколько штук скота и съестные припасы, но были пойманы и повешены на пальме, а вороны, следившие за еврейским полчищем, слетелись на добычу.
Никто не знал, кто был судьею и исполнителем приговора, но хозяева украденного, принимавшие участие в этом деле, находили, что с виновными было поступлено совершенно справедливо.
Быстро шла Мирьям, увлекая за собою дрожащую молодую женщину и передала Мильху ее дяде Нагезону, чтобы тот отвел ее домой. Этот последний только что расстался с человеком, считавшимся, также как и он сам, вождем колена Иудина. То был Гур, который во главе пастухов сделал первое нападение на египетский отряд; старик с гордостью подвел к Мирьям своего сына и внука, оба последние состояли золотых дел мастерами в Мемфисе и находились на службе у фараона. Сын Гура был очень искусным мастером, его прозвали Ури, что означало по-египетски — великий, а его сына — Бецалеелем, потому что он, хотя едва вышел из юношеского возраста, но со временем мог превзойти в искусстве своего отца.