Зороастр
Шрифт:
Негушта пролежала всю ночь на своих шелковых подушках, следя за мелькавшим пламенем маленькой лампады и за причудливыми тенями, которые она отбрасывала на богато разрисованную резьбу потолка.
Девушка почти не спала, но и на яву ей грезились золото и блеск столицы, величие молодого царя и ослепительная, резкая красота Атоссы, которую она уже ненавидела или, по крайней мере, решила возненавидеть.
Больше всего интересовал ее царь. Она старалась вызвать в своей памяти его черты и осанку, вновь представить себе, каким он показался ей, когда год тому назад провел одну ночь в крепости.
Она припомнила смуглого мужчину в цвете молодости, с густыми бровями
К утру она задремала и увидела во сне величественный образ Даниила, каким она запомнила его на смертном одре в верхней комнате башни. Ей почудилось, что усопший зашевелился, открыл свои безжизненные глаза и указал на нее своими окостеневшими перстами, произнося слова гневной укоризны.
Она очнулась с коротким криком ужаса. Бледный отблеск зари проникал в дверь коридора, ведущего в ее комнату, на пороге которой спали две ее служанки, прикрыв головы белыми плащами от холодного ночного воздуха.
Затем раздался протяжный и громкий звук труб, и Негушта услыхала на дворе топот мулов, которых нагружали для путешествия, и крики погонщиков и служителей. Она поспешно встала с постели, отдернула тяжелые занавеси и поглядела сквозь решетку окна.
И тогда она сразу забыла свой зловещий сон, сердце ее опять затрепетало при мысли, что она не будет больше жить затворницей в Экбатане, что раньше конца следующего месяца она уже будет в Сузах, в царском дворце, куда она так стремилась.
IV
Солнце близилось к закату, и его сияние уже превращалось в золотистый багрянец над обширною равниной Суз, когда караван путников остановился для последнего отдыха.
Несколько стадий дальше над царственным городом поднимались два холма; на одном высились мраморные колонны башни и сверкающие стены дворца, а впереди, с правой стороны, более высокий холм увенчивался мрачною массивною крепостью с грозными зубцами стен и башен. Сам город был скрыт крутыми, неприступными валами.
Вся равнина зеленела. Стадия за стадией и фарсанг за фарсангом, на запад и на юг, простирались вспаханные поля; хлеб был уже зелен и поднялся высоко, фиговые деревья распускали свои широкие зеленые листья.
Караван остановился на зеленой лужайке, на краю пыльной дороги. Шестьдесят статных всадников из мидийских равнин, составлявшие верховую стражу, отступили назад, чтоб очистить место путникам, и, спрыгнув на землю, начали привязывать
Зороастр, пурпурный плащ которого несколько побледнел от пыли, а нежное лицо слегка загорело от трехнедельного путешествия, бросил поводья одному из воинов и быстро побежал вперед. В это время служители заботливо выпрягали мулов из богатых носилок, окруженных золоченою решеткой и накрытых от солнца тремя поднимавшимися один над другим навесами из белого полотна. Высокие эфиопы отнесли носилки на самое зеленое место лужайки, близ тихо струившейся реки. Сам Зороастр отодвинул решетку и разостлал на траве роскошный ковер. Негушта взяла протянутую Зороастром руку, легко выпорхнула и стала рядом с ним, облитая розовым сиянием зари.
— Зачем мы здесь остановились?
— Говорят, что великий царь, — да продлятся дни его вовеки, — отсутствует, — ответил Зороастр, — нам не подобает вступать в город раньше его.
Он говорил громко на мидийском наречии, чтобы рабы могли понять его, затем, понизив голос, прибавил по-еврейски:
— Было бы неблагоразумно и, пожалуй, даже небезопасно въезжать в Сузы в отсутствие царя. Кто знает, что происходило здесь за эти дни? В Вавилоне был мятеж; монархия далеко еще не установилась. Вся Персия находится, быть может, накануне восстания.
— Нечего сказать, самое подходящее время для того, чтоб отправить меня и моих женщин в такой длинный путь с какими-нибудь двадцатью всадниками вместо стражи! Долго еще придется нам стоять у дороги, дожидаясь, пока чернь соблаговолит впустить нас или пока этот новый царь заблагорассудит возвратиться?
Негушта холодно глянула на Зороастра и, прежде чем он успел ответить, повернулась к нему спиной и отошла на несколько шагов.
Воин остался неподвижен и густая краска залила его лицо. Потом он побледнел, но не произнес слов, которые просились на язык, а стал наблюдать за тем, как слуги раскидывали шатры для женщин. К этому времени были сняты с мулов и все остальные носилки. Длинною вереницей подошли верблюды, из которых одни были нагружены поклажей и съестными припасами, другие несли на себе невольниц, и упали, согнув колени, на траву, ожидая, чтоб их развьючили, и беспокойно вытягивали длинные шеи по направлению к реке.
Служители принялись за дело, и, наконец, последний отряд из двадцати всадников нагнал своих товарищей, уже успевших слезть с коней.
Проворно и ловко в несколько минут пышная обстановка персидского лагеря была уже приведена в порядок и приготовлена для ночлега. Против обыкновения, Зороастр не позволил на этот раз невольникам и прочим слугам отлучаться в то время, как он сам и его ратники расположились для стоянки.
Царевна все еще стояла в стороне, глядя на заходящее солнце, и надменно отворачивалась от своих прислужниц, предлагавших ей подушки и прохладительные напитки. Она чувствовала утомление и досаду: целые дни мечтала она о приеме, ожидавшем ее во дворце, о царе и о придворной жизни, о сладости отдыха после длинного путешествия, а теперь они должны провести еще одну ночь в открытом поле.
Когда солнце склонилось к горизонту, низкие лучи его коснулись небольшого облака пыли, похожего на дымок от костра, показавшегося на далекой вавилонской равнине и быстрым вихрем поднимавшегося кверху.
Негушта обернулась, ища глазами Зороастра, и увидела, что он стоит недалеко от нее, скрестив руки и устремив взор на горизонт. Она поспешно подошла к нему.
— Что это?
— Это великий царь, да продлятся дни его вовеки! — ответил Зороастр. — Только он один может ехать с такою быстротой по царской дороге.