Зощенко
Шрифт:
1. «СМЕНА КУРСА»
Первым шагом к грядущей «смене курса» стала повесть «Возвращенная молодость». Тот первый шаг был пока что продолжением в творчестве тех личных проблем, которые тогда особенно его заботили, — мучительные приступы болезни и стремление во что бы то ни стало избавиться от нее. Он и раньше усердно читал специальную литературу, проштудировал, как известно, с карандашом в руке книгу Марциновского «Борьба за здоровые нервы» из дореволюционной серии «Психотерапевтическая библиотека». Теперь же, чтобы помочь себе, он принялся читать подряд биографии знаменитых писателей. В
«<…> Я, конечно, не хочу равняться ни с кем, но вот ихняя жизнь на меня очень успокоительно подействовала и привела в порядок. В сущности говоря, страшно плохо все жили…<…>
И, тем не менее, они писали замечательные и даже удивительные вещи и не слишком жаловались на свою судьбу. Так что, если бы писатели дожидались золотого века, то, пожалуй, от всей литературы ничего бы и не осталось.
Вот это привело меня в порядок, и я понял, что надо работать при всех обстоятельствах и вопреки всему».
Отметим — не пытаясь даже как-то объяснить эту особенность душевной организации Зощенко — некую взаимосвязь между его интуицией и хандрой. Вот, в данном случае, интуиция, а следом, по ее наведению, и аналитический аппарат ума, здравомыслие понуждали его самосохранительно «менять курс литературного корабля», а хандра — тут как тут — вызывала его делать «ставку на нормального человека» и тем подсказывала, предлагала направление для реализации нового курса в творчестве…
Так это или нет, но его собственное стремление «переде-тать себя», стать совершенно здоровым отразилось в тематике и построении «Возвращенной молодости», которая оказалась таким образом самым личным, почти интимным, из написанных им дотоле художественных произведений. В конце повести, в последнем из серии специальных научно-популярных комментариев, составивших самостоятельную часть книги, а по объему — половину ее, Зощенко дал даже одну из самых полных автобиографий. И там были такие проникновенные строки:
«Эта книга, для ее достоверности и для поднятия авторитета автора, все же обязывает меня жить, по крайней мере, 70 лет. Я боюсь, что этого не случится. У меня порок сердца, плохие нервы и несколько неправильная работа психики. В течение многих лет в меня стреляли из ружей, пулеметов и пушек. Меня травили газами. Кормили овсом. И я позабыл то время, когда я лежал на траве, беспечно наблюдая за полетом птичек».
В этом же комментарии Зощенко сообщил, что писал «Возвращенную молодость» три месяца, а думал о ней четыре года. И подытожил цель своего сочинения:
«Эту книгу я написал в назидание себе и людям.<…> Мне попросту хотелось быть в этом смысле полезным в той борьбе, какую ведет наша страна за социализм. Я всегда удивлялся крайнему непониманию людей и крайнему незнанию самых элементарных правил руководства своим телом. Мне казалось, что знание всего этого необходимо людям, которые много работают.
<…> Эти мои медицинские рассуждения не списаны с книг. Я был той собакой, над которой произвел все опыты».
А в начале книги, в одной из главок, образовавших первый блок авторских размышлений, он назвал свою повесть «культурфильмом»:
«Ну, если это и не научный труд, если, скажем, Академия наук или там, скажем, Секция научных работников, согласовавшись с Горкомом и Союзом
Пусть эта книга называется ну, скажем, — культурфильм. Пусть это будет такой, что ли, культурфильм, вроде как у нас бывали на экране: „Аборт“, или там „Отчего идет дождь“. <…>».
Вот между этими двумя научно-популярными блоками и была зажата беллетристическая часть — «повесть о том, как один советский человек, обремененный годами, болезнями и меланхолией, захотел вернуть свою утраченную молодость». Эту художественную часть Зощенко определил также как «порцию занимательного чтения, которое явится как бы наглядной иллюстрацией к вышеизложенным мыслям и рассуждениям». Героем этой части, которая, собственно, и являлась повестью, стал пятидесятитрехлетний профессор-астроном Волосатов…
«Возвращенная молодость» была опубликована журналом «Звезда» в трех летних номерах 1933 года. Когда вышла июньская книжка журнала, открывшая публикацию, газета «Литературный Ленинград» написала, что эта повесть — «гвоздь» номера. В том же году она успела выйти отдельным изданием в «Советском писателе», чему решительно помог Горький, вступившийся за рукопись. Он послал в Главлит (цензурную «управу») ругательное, по словам Зощенко, письмо, и чиновники восстановили в повести даже те изъятия, на которые согласился вынужденный автор. А затем она переиздавалась в «Советском писателе» еще два года подряд.
И все эти два года шло горячее обсуждение повести. Как и предвидел Зощенко, в дискуссию включились биологи, физиологи, медики. Одной из самых оживленных была совместная дискуссия писателей и ученых. «Литературный Ленинград» сообщил о положительной оценке книги. Выступил в печати и первый советский нарком здравоохранения и член президиума ВЦИК Н. А. Семашко: «Самая главная заслуга книги т. Зощенко, целиком оправдывающая появление ее в свет, — это призыв к „организации жизни“, к „сохранению и укреплению умственной“ (да и физической) „энергии“. Хвала т. Зощенко за это!» И академик И. П. Павлов стал присылать ему приглашения на свои знаменитые «среды», где собирался цвет отечественной науки в области физиологии и высшей нервной деятельности.
Не обошлось, конечно, и без резких публикаций, повторявших оголтелые нападки на него, однако на сей раз это были единичные выступления, которые веско оспаривались другими критиками. Так что общий тон высказываний — при всей разноречивости в оценках жанра, построения, содержания «Возвращенной молодости» и позиции ее автора — оставался в умеренном диапазоне, был достаточно приемлемый.
Наиболее потерпевшим от подобного изменения «почерка» Зощенко оказался тот «дикий», по его выражению, читатель, у которого он пользовался столь широким и стойким успехом. И Зощенко, предугадывая возможную реакцию, пообещал на последних страницах повести: «Читатель, который огорчится переменой моего творчества, может быть спокоен. Выпустив эту книгу, я снова буду продолжать то, что начал. Эта книга — просто временная передышка». Очевидно, он в тот момент еще думал так.