Зощенко
Шрифт:
Так что дело было не только в личной мести людей, некогда представших обществу под пером замечательного художника в своей изначальной сущности. Зощенко был отвергнут режимом, которому они служили и который теперь олицетворяли.
Но сам он, по-видимому, не охватывая до конца этот коловорот сил, жестоко крутивших его, пытался приспособиться к тому тяжкому положению, в котором оказался.
Лишенный — директивным образом — всякого литературного заработка (в прославившие его 20-е годы в официальном обороте находился термин «лишенец», обозначавший человека, лишенного избирательных и иных социально-общественных прав), Зощенко на какое-то время вернулся к одной из своих давних профессий, к сапожному ремеслу, и получал в сапожной
Сохранился (в черновике) красноречивый документ, характеризующий обстоятельства тогдашней жизни Зощенко и, конечно, его самого. При квартирном обмене часть мебели семьи Зощенко оставалась на прежнем месте, так как не помещалась в меньшей квартире и, как видно, подлежала продаже. Через три месяца после обмена он пишет Кетлинской:
«Дорогая Вера Казимировна!
Я с маленькой просьбой к Вам. Просьба моя, вернее, относится к А. И. Зонину. Но он всегда суровый, и я не рискую тревожить его.
Дело в том, что Ал. И. обещал мне заплатить в декабре за мою злосчастную конторку (он сказал — рублей 600–700).
Видимо, А. И. не получил денег. А у меня завтра (28) последний срок заплатить за квартиру. Не можете ли Вы дать хотя бы 300 рублей под этот долг А. И.?
Госиздат-во (в Петрозаводске) задолжало мне (за напечатанный перевод) — 7 тысяч. И не платит за неимением денег. Вот и приходится изыскивать нелитературные доходы.
Извините, что беспокою Вас этим делом. Не сердитесь на меня за это письмецо.
Мих. Зощенко
27 дек.48 г.».
(Древние в таких случаях говорили: Sic transit gloria mundi —Так проходит слава земная…)
В конце 1946 года Вера Владимировна сделала такую запись о состоянии мужа после всего пережитого той осенью:
«<…>…он чувствует себя совсем больным, нравственно разбитым, морально опустошенным, да и физическое здоровье никуда не годится…
Кроме того — ему 51 год…
В эти годы, тем более с его психикой, надежды на то, что он сможет подняться, сможет вернуть себе свое прежнее положение, нет».
И все-таки в январе 1947 года Зощенко приступил к работе над книгой партизанских рассказов. Материал для этой книги был собран еще в 1944 году, когда он сразу по возвращении из Москвы в Ленинград (после тогдашнего разгрома повести «Перед восходом солнца») присутствовал на встрече с партизанами, действовавшими во время войны в лесах Ленинградской области. Зощенко внимательно слушал их выступления, беседовал с заинтересовавшими его участниками, много записывал, уточнял детали боевых эпизодов. И теперь этот добротный материал о Великой Отечественной войне был им оформлен в цикл рассказов под общим названием «Никогда не забудете». К апрелю 1947 года весь цикл из тридцати двух рассказов был завершен.
Зощенко, конечно, понимал, что в настоящее время любая публикация под его собственным именем возможна только с высочайшего разрешения. И перепечатанную Верой Владимировной рукопись партизанских рассказов он в том же апреле послал, как она пишет, секретарю Сталина Поскребышеву — «с просьбой, если он найдет нужным, передать ее и прилагаемое письмо Сталину». А через
Но есть и другая версия данного события — версия К. Симонова, изложенная им в его мемуарной книге «Глазами человека моего поколения» (написанной в 1979 году незадолго до смерти). В ней Симонов говорит, что узнал о партизанских рассказах Зощенко от Юрия Германа весной 1947 года. Оценив положительно эти рассказы, Герман — в передаче Симонова — сказал ему: «Дело не в самих рассказах, а в том, что их написал Зощенко, о котором сказано в докладе Жданова, что у него гнилая и растленная общественно-политическая и литературная физиономия, а в постановлении ЦК он назван пошляком и подонком. Но рассказы сами по себе можно напечатать и сделать этим первый шаг к тому, чтобы вывести Зощенко из того ужасающего положения, в котором он оказался, — и если бы ты вдруг взял и решился…»
И далее Симонов пишет:
«Так и окончился этот разговор или примерно так. Я подумал, подумал и решился — сначала на то, чтобы вызвать Зощенко в Москву и прочесть его рассказы, а потом на то, чтобы отобрать около половины этих рассказов, которые мне показались лучшими, и, действуя уже на свой страх и риск, без обсуждения на редколлегии, перепечатав эти рассказы вместе с коротеньким предисловием Зощенко, отправить их Жданову, находившемуся тогда в Москве и руководившему вопросами идеологии, с моим письмом о том, что я считаю возможным напечатать эти рассказы на страницах „Нового мира“, на что в связи со всеми известными предшествующими событиями, прошу разрешения ЦК».
В версии Симонова есть явные несоответствия. Во-первых, чтобы прочесть рассказы писателя, обычно просят прислать рукопись, а не вызывают его самого из другого города. Тем паче это должно было относиться к Зощенко в том положении, в каком он находился. Во-вторых, Зощенко прибыл в Москву по телеграмме Симонова 6 июня, а тремя неделями раньше, 13 мая, состоялось совещание у Сталина, на которое было вызвано руководство ССП — Фадеев, Симонов, Горбатов и где присутствовали также Жданов и Молотов. На совещании обсуждались назревшие «писательские дела». И здесь же, как пишет сам Симонов, Сталин разрешил ему печатать рассказы Зощенко, когда он «вдруг решился» по собственной инициативе обратиться к Сталину с этим вопросом. Но Сталин, конечно, уже знал и от Поскребышева, и от Жданова об этих рассказах. Читал он и письма Зощенко и знал о нем все, что ему было нужно, чтобы дать своюкоманду «Новому миру». А нужно ему было от провинившегося,как всегда, покаяние, признание ошибок, отречение от себя, обет верности ему, Сталину…
Так что никакой геройской заслуги Симонова в данной публикации Зощенко не видно. Даже напротив. Из тридцати двух рассказов Симонов перестраховочно выбрал десять — самых коротких и проходных, дважды урезав обещанное автору количество. Сказалось, безусловно, и его личное отношение к Зощенко, о котором он также написал в своей мемуарной книге: «<…> К Зощенко военных лет я не питал того пиетета, который питал к Ахматовой». А о той беспардонной, оскорбительной брани, которая вылилась на голову Зощенко в 1946 году, Симонов всего лишь заметил: «…читать было неприятно, неловко». Известно также высказывание Симонова по адресу Зощенко, сделанное в одном доме, где присутствовала и Лидия Чалова, в тот год, когда Зощенко поносили за повесть «Перед восходом солнца»: «Получил по заслугам».