Зов Атлантиды
Шрифт:
Жеребкинса презентация явно раздражала.
— По-твоему, мы не задумывались об этом, вершок? По-твоему, именно эта проблема не занимала умы всех ученых в Гавани и Атлантиде? Честно говоря, я нахожу эту лекцию унизительной.
Артемис пожал плечами.
— Твои чувства не имеют значения. Равно как и мои. Землю надо спасать.
Элфи резко выпрямилась.
— Только не говори, что ты нашел решение проблемы.
— Думаю, нашел. Как минимум вариант.
Жеребкинс фыркнул.
— Честно? Дай угадаю. Обернуть айсберги? Или
— Нам всем уже теплее, — сказал Артемис. — В этом и состоит проблема. — Он поднял одной рукой голограмму Земли и закрутил ее, как баскетбольный мяч. — Все подобные решения могут сработать, правда, с некоторыми поправками. Но они требуют слишком значительного межгосударственного сотрудничества, а, как нам хорошо известно, человеческие правительства не любят делиться игрушками. Возможно, лет через пятьдесят ситуация изменится, но будет поздно.
Командующий Виниайа всегда гордилась своей способностью правильно оценивать ситуацию, и сейчас интуиция грохотала у нее в ушах тихоокеанским прибоем. Настал исторический момент, даже воздух, казалось, наэлектризовался.
— Продолжай, человек, — произнесла она тихо, но властно. — Расскажи нам.
Артемис при помощи трехмерных перчаток выделил области оледенения и преобразовал массу льда в квадрат.
— Защитное покрытие ледников — великолепная идея, но даже если бы их топография была исключительно проста, то есть представляла собой плоский квадрат, нескольким армиям понадобилось бы полвека, чтобы справиться с такой задачей.
— Не знаю, не знаю, — возразил Жеребкинс. — По-моему, ваши лесорубы уничтожают тропические леса значительно быстрее.
— Балансирующие на грани закона действуют быстрее тех, кто законом связан, вот тут-то и вступаю я.
Жеребкинс закинул ногу на ногу — непростой трюк для сидящего на стуле кентавра.
— Говори же. Я весь внимание.
— Скажу. И буду признателен, если ты воздержишься от обычных воплей ужаса и недоверия, пока я не закончу. Когда каждую выдвинутую мной идею встречают возгласами, это очень утомляет и мешает считать слова.
— О боги! — воскликнул Жеребкинс. — С ума сойти.
Рэйн Виниайа бросила на кентавра предостерегающий взгляд.
— Кончай троллить, Жеребкинс. Я проделала слишком долгий путь ради этого, и у меня очень мерзнут уши.
— Может, мне стоит прижать кентавру одно из нервных сплетений, чтобы он замолчал? — предложила Элфи с едва заметной усмешкой. — На случай необходимости я изучила способы вывода из строя не только людей, но и кентавров. Если понадобится, могу одним пальцем или крепким карандашом вырубить любого из здесь присутствующих.
Жеребкинс был на восемьдесят процентов уверен в том, что Элфи блефует, но тем не менее прикрыл ладонями ганглии над ушами.
— Хорошо, молчу-молчу.
— Отлично. Продолжай, Артемис.
— Спасибо. Но держи свой крепкий карандаш наготове,
Элфи подмигнула, похлопав себя по карману.
— Простой карандаш два-эм идеально подходит для быстрого разрушения органа.
Элфи, конечно, шутила, но думала явно о другом. Артемис чувствовал, что ее замечания — лишь попытка скрыть тревогу. Он потер лоб большим и указательным пальцами, чтобы из-под руки незаметно взглянуть на своего давнего друга. Элфи хмурилась, а взгляд ее был полон беспокойства.
«Она знает, — понял Артемис, но что именно она знает, сказать не мог. — Она знает: что-то изменилось, даже числа обернулись против меня. Дважды два, то есть четыре подземных жителя сорвут все мои планы».
Затем Артемис обдумал последнюю фразу, и на миг ее бредовость стала для него настолько очевидной, что страх заворочался под ложечкой, будто огромный питон.
«Может, у меня опухоль мозга? — подумал он. — Тогда одержимость, галлюцинации и паранойя вполне объяснимы. Или это просто невроз навязчивых состояний? Великий Артемис Фаул пал жертвой обычного недомогания».
Юноша решил прибегнуть к старому приему гипнотерапии: «Представь себя в приятном месте. Там, где чувствуешь себя счастливым и беспечным…»
Счастливым и беспечным? Давно он себя таким не чувствовал.
Артемис предоставил мыслям плыть, куда им вздумается, и оказался на маленькой табуретке в мастерской своего дедушки. Дедушка, с видом чуть более хитрым, чем помнил Артемис, подмигнул пятилетнему внуку и сказал:
«Арти, знаешь сколько ножек у этой табуретки? Три. Только три, и это плохое число для тебя. Совсем плохое. Почти такое же плохое, как четыре, а мы знаем, как звучит “четыре” по-китайски».
Артемис поежился, болезнь искажала даже воспоминания. Он сжал большой и указательный пальцы левой руки так, что подушечки побелели. Так он добивался спокойствия, когда вызванная числами паника зашкаливала, но в последнее время справиться с ней удавалось все реже и реже, и сейчас он не добился никакого эффекта.
«Теряю самообладание, — подумал он с тихим отчаянием. — Болезнь побеждает».
Жеребкинс откашлялся, и этот звук проткнул пузырь забытья Артемиса.
— Эй? Вершок? Важные шишки ждут. Продолжай.
И голос Элфи:
— Артемис, с тобой все в порядке? Может быть, тебе нужно передохнуть?
Артемис едва не расхохотался.
Передохнуть во время презентации? С тем же успехом можно было явиться сюда в футболке с надписью «МНЕ К ПСИХИАТРУ».
— Нет. Со мной все в порядке. Это большой проект, самый большой в жизни. Просто хочу, чтобы моя презентация выглядела идеально.
Жеребкинс подался вперед, и его изначально неустойчивый стул опасно зашатался.
— Видок у тебя нехороший, вершок. Выглядишь… — Кентавр пососал нижнюю губу, подбирая слово. — Разбитым. Артемис. Ты выглядишь разбитым.