Зов из бездны
Шрифт:
Наконец кормчий произнес:
– Мой корабль полон товаров. Я продам их в Библе и возмещу твою потерю, Ун-Амун. Наверное, господин наш Несубанебджед не станет за это гневаться.
Я покачал головой. Ничего по-настоящему ценного на судне не было, ни тонкого полотна, ни свитков папируса, ни кож, ни бронзовых изделий. Самое дорогое — вино из Каэнкема, но не очень много этого вина. Весь груз, зерно и финики, вино и масло, стоил пятнадцать или двадцать дебенов серебра. К тому же все это принадлежало владыке Таниса. Кто знает, разгневается он или нет?
– Надо идти к Бедеру, князю Дора, — посоветовал Феспий. — В его гавани
Придется идти, молча согласился я. А вслух сказал:
– Сначала — долг перед богом. Мне нужно очистить его обитель и помолиться. Пусть принесут воды.
С этими словами я поднял корзину и сошел с корабля.
– Что делать с твоим рабом? — крикнул вслед мне кормчий.
– Двадцать палок по заднице. Но бейте не до крови, он мне еще пригодится.
Я начал обмывать корзину и ящик в морских волнах и продолжил это занятие, когда принесли кувшины с пресной водой. Я молился и слушал вопли Брюха. Другой хозяин велел бы запороть его насмерть, но это стало бы смертью невинного. Почти невинного! Ведь Брюхо всего лишь раб, а настоящий хранитель дома Амона — я, недостойный. И в том, что случилось, моя вина! Я должен был спать рядом с сокровищем и охранять его, не поддаваясь соблазнам твердой земли и обильной трапезы! Я, и только я!
Ко мне подошел Мангабат:
– Что ты сделаешь, Ун-Амун?
– Пойду к Бедеру, владыке Дора, — отозвался я. — Жди меня здесь, и пусть один из твоих помощников, Миркан или Элисар, не спускает глаз с корзины.
– Как прикажешь. Я должен тебе повиноваться.
Я открыл ящик и убедился, что зловонная влага не попала на статую. Кормчий при виде бога встал на колени и прижался лбом к мокрой гальке. Хоть он был сыном Джахи, но перед Амоном благоговел.
– Бог не разгневается на нас, Ун-Амун? Не нашлет бурю, болезнь или иное бедствие?
– Кому ведомы пути божества? — отозвался я. — Пока мы плыли из Таниса в Дор, бог защищал нас, слал попутный ветер, избавил от разбойников… Но я не уберег его от поругания и теперь не ведаю, чего нам ждать.
Мангабат вцепился пятерней в бороду и дернул раз-другой.
– Прости нас, великий Амон! Но разве ты, могучий и грозный, не мог уничтожить пса Харуха? Поразить вора немощью от пупка до колена? Чтобы отсохло у него то, что делает мужчину мужчиной?
– Амону виднее, когда и как наказывать, — молвил я. — Возможно, вор сейчас лежит в пыли и корчится от боли, точно раздавленный червяк. Но к князю Дора я все равно пойду.
– Не знаю, стоит ли, — с сомнением произнес Мангабат. — Хоть прислал этот князь нам вино и мясо, а все же он разбойник, как и другие филистимцы. Чтоб печень его протухла, а коршун выклевал глаза! Жадный! Я возил ему дары от владыки Таниса, чтобы не грабили в море наши суда с товарами. Он ненасытен, как гиена!
– Бог повелит, будешь говорить с гиеной, — ответил я, положив кедровый ящичек в корзину. Затем помолился, испрашивая у Амона если не милости, так хотя бы прощения, и отнес свое сокровище на место. Затем, как был вымокший, в измятом одеянии, направил свои стопы к тому месту, где пребывал правитель Дора.
ДОР ФИЛИСТИМСКИЙ. КНЯЗЬ
В этот ранний час толпа у кораблей была не очень многолюдной, и до городских ворот я добрался без помех — конечно, не считая запахов пота, рыбы, гниющих плодов и помета, которым щедро удобряли землю
Улочка вывела меня на площадь, такую же пыльную и безлюдную. Здесь стояли два главных городских сооружения: храм филистимского бога и дворец владыки, напоминающий скорее небольшую крепость. Ничего не могу сказать, добротные постройки, хотя их камни были почти необработаны, а стены слегка кривоваты. Их явно сооружали с расчетом отбиться от врага, если такой заглянет в Дор, чтобы похитить пару ослов или корзину с рыбой. Перед святилищем я не обнаружил ни единого человека, зато у входа во дворец потели два филистимца в доспехах, с копьями и круглыми щитами. Один о чем-то спросил меня, я сложил ладони перед грудью, поклонился и пробормотал почтительно: «Бедер». Страж кивнул и пристукнул древком копья — мол, проходи. Похоже, с князем здесь общались без церемоний.
«А мне как с ним говорить?..» — мелькнула мысль. Конечно, я поклонюсь хоть десять раз и даже встану на колени, но говорить-то как?.. Филистимского я вообще не знал, а на языке корабельщиков из Джахи мог промолвить пару слов, да и те слова были руганью. Ругань помнилась лучше всего остального, ибо Мангабат и его мореходы приправляли бранью всякую речь. Человек не обеднеет, если будет говорить учтиво, но они определенно не слышали этой пословицы Та-Кем.
Откуда-то возник служитель, тощий и одноглазый, и я снова произнес: «Бедер! Веди меня к князю Бедеру!» Не знаю, что он понял, но проводил куда нужно, в сад при дворце. Там росли три пальмы, гранатовое дерево и еще десяток других, мною никогда не виданных, с круглыми зелеными плодами [42] . Правитель Дора, крупный мужчина в довольно чистой тунике, с серебряными браслетами на предплечьях, сидел под гранатом и пил вино. Не из кубка пил, а прямо из кувшина.
42
Ун-Амун имеет в виду яблони, которых долгое время в Египте не было. Яблоки попадали в Египет из Палестины и Сирии и назывались «сирийскими плодами».
Я встал перед ним, поклонился и вымолвил:
– Ун-Амун, посланец Херихора, верховного жреца в Фивах, и Несубанебджеда, владыки Таниса, приветствует тебя! Да будет с тобою, князь, милость Амона! Да продлит он твои дни!
Мне повезло — он знал речь моей родины и ответил, почти не коверкая слова:
– Египтянин! Редкий гость в моем доме, клянусь Зевсом! И что тебе нужно?
У него было лицо с резкими чертами и шрамом от удара меча на щеке. Глаза серые, непривычного цвета, и смотрел он на меня, как смотрит кошка на мышь. Шердан, разбойник! И хоть назвал он меня гостем, но не предложил вина.