Зуб дракона
Шрифт:
Доронин вскинул на меня маленькие глазки из-под кустистых бровей и, пошевелив седыми усами, кивнул:
– Входи, Безуглов, входи. Присаживайся.
Я пересек ярко-красный ковер, занимающий почти весь кабинет, и сел за Т-образный стол, правым боком к полковнику. Опережая мой доклад, Доронин спросил:
– Как, Безуглов, на новом месте?! Притираешься?
Неопределенно пожав плечами, не понимая, к чему такой подход издалека, я ответил вопросом на вопрос:
– К чему притираться? Вы же меня еще ни на одно дело не ставили.
Доронин едва заметно усмехнулся.
– Оскорбился? Не терпится за серьезное дело взяться? Сам должен понимать, человек ты у нас новый, на что способен, не знаем.
В его словах мне почудился какой-то скрытый намек. Но, может, это только показалось? Кто может знать о моей репутации, известной, прямо или догадками, многим на прежнем месте? В личном деле это не указывается. Теперь усмехнулся я.
– И поэтому вы послали меня этого дурачка отслеживать?
Доронин нахмурился при моих словах и сухо заметил:
– Этим тоже надо заниматься… Кстати, как у тебя с ним?
Придавая голосу уставную деловитость, я ответил:
– Нормально. Вчера, в восемнадцать ноль-ноль я задержал его в гастрономе номер двадцать три. Он действительно психически болен, я проверил. Справка из клиники есть. Я туда позвонил, мне подтвердили.
– На чьем он участке?
– У Зиганшина, из сто двенадцатого.
– Говорил с Зиганшиным?
– Так точно. Распорядился, чтобы поставил на контроль. Но он с этой семьей и без того близко знаком. Этот Танаев имеет судимость, по сто семнадцатой. Правда, его мать уверяет, что он невиновен и осудили его неправильно. Но ведь так все матери говорят… К тому же сожитель его матери горький пьяница. Так что семейка та еще.
Доронин легонько прихлопнул ладонями по столу.
– Хорошо, с этим ясно. Пусть теперь этим дурачком участковый занимается. А для тебя у меня посерьезнее дело есть, чтобы ты себя обделенным не чувствовал.
Порывшись в столе, он бросил мне пачку фотографий и продолжил:
– Присмотрись к этому типу. Бугаев Анатолий Маркович, пятьдесят пятого года. Три судимости за вооруженные грабежи. Полгода назад бежал с этапа, при побеге убил часового. Сейчас, по нашим данным, занимается наркотиками. Хладнокровен, хитер, крайне опасен. Силен, как бык, и оружие пускает в ход не задумываясь. Месяц назад при попытке задержать его погиб наш сотрудник…
Перехватив мой взгляд на фотографию в траурной рамке стоящую на столе, Доронин кивнул:
– Да, да. Саша Решетов, на место которого тебя прислали. Саша за ним почти месяц наблюдал, отслеживал связи, контакты, масштабы трафика. Кое-кого нам удалось взять, но самого главного мы так и не узнали. По нашим данным, на сегодняшний день через Бугаева идет большая часть наркоты в город. После неудачной попытки взять Бугаева он лег на дно. И только вчера наши ребята выяснили, где его новое лежбище находится. Обитает он сейчас…
Полковник притянул к себе лист бумаги и, надев очки, прочитал:
– У Сафаровой Натальи, на Озерной шесть, квартира двадцать восемь. Муж Сафаровой, Ашот Сафаров, осужден год назад. Сидел полгода вместе с Бугаевым в зоне, на строгом режиме. Пойдешь с лейтенантом Дроновым и сержантом Козловым брать Бугаева. Ребята они горячие, но неопытные. Ну, а тебе не впервой, тебе, как говорится, и карты в руки. Словом ты за старшего, по окончании жду твоего доклада об успешном задержании…
На Озерную мы добрались только в полдень, потеряв много времени на изучение Бугаевского и Сафаровского дел. Поставив мою «девятку» за углом, по одному, чтобы не привлекать внимания, прошли в средний подъезд серой пятиэтажки и поднялись на второй этаж. Дронов с Козловым стали по бокам от двери с номером «28», я поднял руку к звонку.
Прежде чем я позвонил, открылась соседняя дверь, и из нее на площадку выскользнула старушка с сумкой в руках. Увидев нас, она испуганно ойкнула и заскочила обратно в квартиру. Не позволяя ей захлопнуть дверь, я протиснулся следом и, приложив палец к губам, попросил:
– Тихо, бабуля, не пугайся. Я из милиции. Вот мое удостоверение.
Недоверчиво посмотрев на меня, она взяла корочки, посмотрела и вздохнула с явным облегчением.
– Уф, напугали вы меня. А я-то уж подумала, грешным делом, что Наташку, сучку этакую, грабить пришли.
Уловив неприятно резанувшее слух «сучку этакую», я подумал, что Наташа Сафарова тоже та еще штучка, под стать своему знакомцу. Посмотрев на бабку, обиженно поджавшую губенки (наверное, из-за того, что мы оказались не грабителями), я поинтересовался:
– А что, бабка, есть что грабить?
Старуху как прорвало. Она застрекотала скороговоркой:
– И-их, милый! Вся квартира ворованным забита. Мужик-то ейный, Наташкин, грузин ли, азербайджан ли, нахапал добра, да посадили его. А добро-то на нее, на Наташку записано. Вот она теперь и трясется. Хахаля себе завела. Не знай для охраны, не знай для тела.
При этих словах старушка скабрезно хихикнула. Я тоже улыбнулся, чтобы расположить ее к себе.
– Вот что, бабуля. Нам твоя помощь надобна. Ты позвони-ка ей в дверь, да попроси открыть. Соображаешь?
Бабка сметливо закивала седой головенкой.
– Ага, ага… Соображаю… За хахалем пришли?
Подивившись ее понятливости, я недовольно хмыкнул.
– Ты, бабка, много будешь знать, скоро…
Посмотрев на ее седую голову, я понял нелепость своих слов и снова хмыкнул, на этот раз от смущения.
– Так ты, значит, скажи ей, а как открывать станет – ныряй в свою квартиру. Поняла ли, старая?
– Поняла, поняла, милок. Чай тоже не без понятия…
На бабкин звонок за дверью зашлепали босые ноги, и сонный голос недовольно пробурчал:
– Чего надо?
Бабка так натурально плаксиво запричитала, что я подивился ее артистичности.
– Наташенька, красавица ты наша, зоренька ясная. Дедке моему худо, позвонить надо срочно. Пусти, Христа ради, «скорую» вызвать. У нас телефон снова сломался…