Зубы настежь
Шрифт:
– Если доблестный герой намеревается идти прямо, – предупредил волк, – то там цветочная поляна... опасная поляна.
– Ядовитые цветы? – буркнул я через плечо. – Бред, вымысел. Они бы вымерли! Без опыления.
– Хуже, – сказал волк. – Там половина созревает, а другая половина уже готова... Если пойдешь прямо или хотя бы вблизи, то получишь с десяток иголок с семенами, что бьют без промаха на двенадцать шагов.
– А если вправо, – добавил ворон, – там поляна с жабами. Не простыми, не простыми!.. От их слизи бородавками не отделаешься. В твоем
– Через два, – прервал волк.
– Много ты знаешь! – каркнул ворон. – Серость немытая!.. Через три, ну, пусть через два с половиной начнешь лопаться... то, что от тебя осталось, начнет лопаться, и с десяток таких молоденьких лягушат вылезут на солнышко, красивенькие такие, махонькие, зелененькие, лапки как игрушечные...
– Через два, – обрубил волк. В полураскрытой пасти белые клыки блестели как сосульки на солнце. – Я видел как один лежал, а в нем шевелилось, будто ежи играли! Ровно через два месяца живот лопнул, герой был еще жив, он еще пытался закрыть ладонями щель...
В моем животе начал ворочаться тяжелый чугунный утюг, а сам желудок покарабкался по горлу ввысь.
– Довольно, – оборвал я. – Вы уже доказали... да-да доказали! Так куда нам идти?
Оба ответили одновременно так слаженно, словно вдруг стали близнецы и братья:
– Влево, куда же еще? Теперь все идут налево.
Я поднялся с мешком, конь нехотя приблизился, но стал так, чтобы копытами достать волка. Я привязал мешок, поставил ногу в стремя. Спохватился:
– Что налево, понятно. У нас тоже все мастера налево. Но в этом мире что есть лево?
Волк прорычал что-то нечленораздельное, умолк. Ворон прокаркал наставительно:
– Есть Правда и Кривда, на гнилом Западе именуемая просто и обыденно Добром и Злом, а если пойти севернее, то Светом и Тьмой. Если же взять чуть в сторону зюйд-зюйд-веста, то Порядком и Хаосом...
– Понятно, – понятно, – прервал я. – Ты не умничай, ты пальцем покажи!
Волк посмотрел подозрительно, но какие шутки у варвара, вздохнул, повернулся и ткнул клювом в пространство.
– Ага, – сказал я. – Идем налево, чтобы сражаться со Злом?
Даже волк посмотрел на меня так, что будь у него руки, уже приставил бы большой палец к виску и греб бы по воздуху остальными.
– Зачем же тогда идти налево? – удивился он. – Если налево, там все свои. Надо идти направо! Чтобы грабить, убивать, жечь, насиловать, наслаждать силой и всевластием своего меча. Там же простые никчемные людишки! Поселяне, горожане, всякие там маги-книгочеи – бей грамотных! – торговцы, ремесленники... А как хорошо распинать и мучить их сдобных изнеженных женщин, чьи белые тела не видели солнца?
Мои широкие ладони покоились на рукояти меча. Он упирался острием в землю, медленно погружаясь то ли из-за своей остроты, способен рассечь волос в полете, то ли под тяжестью мои ладоней.
Видя мои колебания, ворон прокаркал наставительно:
– Ты ведь не просто какой-нибудь примитивный бла-а-а-агародный герой! Ты выше!.. Ты – Герой!..
Он топтал на ветке, орал, размахивал крыльями, каркал все громче. Волк следил ревнивыми глазами, рыкнул:
– Устарело!.. Сейчас уже герой стоит вовсе на стороне Зла. Наемные убийцы косяками вдруг проникаются любовью к какой-нибудь жертве, спасают... попутно убивая всех остальных без жалости и...
Я поднялся в седло, крикнул:
– Все, тихо! Убедили. Если вы такие умные, то я вас пущу впереди себя. Такие... не знающие Добра и Зла, не пропадут, как я думаю.
Волк сдержанно улыбнулся жуткой пастью. Я видел как ему хотелось по-щенячьи подпрыгнуть, но он только слегка наклонил голову. Ворон обрадовано каркнул:
– А что как умные? Умные тоже... И те серые, что кажутся кому-то где-то в чем-то умными. Мы знаем весь этот мир целиком и полностью! Этот вот серый аж вон до той березы с сосновой макушкой... нет, еще дальше, которое с лесистой верхушкой. А я так и еще дальше.
– До следующего дерева? – съязвил я.
– Нет, – обиделся ворон. – До самого конца леса!
От дерева с лесистой верхушкой до края леса было не меньше чем полверсты, так что ворон, как поистине мудрая птица, в самом деле знал больше.
Единорог пошел рысью с неприличной для его богатырской стати поспешностью. Волк ровными прыжками понесся в густой траве. Конь старался перейти на галоп, я придерживал, жалея гордеца из клана Острых Клыков. Умрет, зараза, не попросит сбросить скорость!
Некоторое время я слышал над головой хлопанье могучих крыльев. Дважды ударила воздушная волна, затем спину царапнули жесткие как конские скребки перья. Конь дернулся, боится щекотки, ворон долго устраивался сзади на попоне, накрывающей круп, его трясло, сдувало, он тыкался то клювом в голую спину, то скреб острыми жесткими крыльями, наконец взлетел, напоследок ударив меня крыльями по голове и едва не сбив железный обруч. .
Я был уверен, что отстанет, не дело умным на коня да за приключениями, но вскоре снова залопотали крылья, царапнуло по голове. Тяжелая туша рухнула на плечо, я заорал, острые когти вцепились в голое плечо. Ворон попытался вытащить свои крюки и уместить их на узкой полоске кожи перевязи, но все равно плечо горело, словно зажали в тиски.
На перекрестке дорог я сторговал у странствующего торговца перевязь пошире, к тому же из толстой кожи не то тура, не то буйвола. На плече умелые шевчуки поставили вовсе тройной слой, и наш пернатый умник с готовностью вогнал в нее острые когти, дальше поехал уже нахохленный, сразу задремав, лишь вздрагивая во сне и опять царапая мне щеку твердыми перьями.