Зверь, именуемый Кот
Шрифт:
– Знаешь… мне страшно, что день этот закончится.
Глупость сказала, конечно, опять несусветную. Я вообще рядом с ним все это время вела себя глупо и выглядела кошмарно. Как выворачивало из меня всех тараканов на голову бедного Марка.
Я старательно устраивалась на самом крае колена, как на заборе, стараясь… уменьшить и без того волнующее соприкосновение. А он в ответ приобнял, мягко притягивая к себе на грудь, словно в кресло. Горячее дыхание прямо в затылок совсем меня не успокаивало, кровь разгоняя как центрифуга.
– Не думай об этом. Зачем?
Над морем разворачивалась гроза. Горизонт отливал уже фиолетовыми тонами, сливаясь с линией предштормовой Балтики. Ежесекундно разрезаемая ослепительными всполохами молний эта красота поражала воображение масштабами происходящего.
– Тебе нравится? Страшновато. Не хотелось бы мне оказаться сейчас там, на лодочке с веслами.
В ответ он обнял меня второй рукой, заворачивая в пиджак и окончательно всю присваивая. Я даже пискнуть теперь не могла, оказавшись в плену этих рук и мужского дыхания.
– Кто ж тебя выпустит в такую погоду на веслах одну, глупенькая?
– Главное, чтобы за борт без весел не выкинули. С остальным разберусь.
Он вдруг напрягся, словно окаменев. Все хорошее имеет манеру быстро заканчиваться. Кот тихо вздохнул, и взглянул на часы на запястье.
Я все поняла, и медленно начала спуск с постамента колена. Грустно и несправедливо. И конечно же: в самый последний момент я поскользнулась голой пяткой о камень, больно ударив лодыжку и вскрикнула коротко и попыталась упасть. Как нарочно, ей-богу!
– Спокойно не можем, да, Лю? Горе ты мое луковое.
Меня тут же на руки подхватили, легко, как пустой совершенно мешок, прижали зачем-то к груди и понесли через пляж к открытой машине. Лучший в мире мужчина нес на руках притихшую отчего-то меня. А я… таяла я, как мороженое в микроволновке, и не могла поделать с собой ни-че-го.
Не хотела.
7. Дождь
Станция была совершенно пуста, желающих ехать в последней электричке больше здесь не нашлось. Мы сидели в машине и просто молчали, глядя на надвигающуюся грозу. О чем думала я?
Как ни странно, о том, что счастлива совершенно. Даже вдруг если умру прямо сейчас, в моей жизни сегодняшний день уже был. Я никогда ни в кого не влюблялась вот так: молниеносно, как будто стрелой насмерть подстреленная. Я вообще никогда не влюблялась, – теперь это стало мне очевидно. Было все что угодно: уважение, симпатия, даже амбиции, но – не любовь.
Мне просто казалось, – большее чувство недоступно глупой, никчемной Илоне Олеговне. Я серая мышь и эмоции мои тоже серые. А теперь…
Кот вошел в мою жизнь как гроза, что сейчас шла за нами. Он с ума меня тихо сводил, заставляя фривольные мысли резво бегать по кругу со рвением цирковых лошадок, игравших свой номер.
Он молчал, сидя рядом, и пусть. Это ничего уже не меняло. Мои чувства, – мои лишь проблемы, и я благодарна ему за открывшиеся глаза. Могу ведь, оказывается, я быть такой, как сегодня. Просто… все эти годы его рядом не
Снова взглянул на часы. Как хотелось просить его: – “Не отпускай, забери меня из этой серости, хоть собеседницей, хоть прислугой!” Да, за один только день, всегда несчастная, но очень гордая Илонка Король растеряла всю свою эту чертову спесь. Но роль свою нужно играть до конца. Молча кивнула, отстегивая ремень безопасности и дверь открывая.
Он тоже вышел, и под недоуменный мой взгляд плечами пожал:
– Я провожу тебя. Под поезд еще упадешь, а мне соскребать потом тебя с рельсов.
И почему столько грусти в глазах его? Жалеет о потраченном на меня времени?
Забрала свою сумку из его рук и пошла вперед, не оглядываясь почему-то. Мне казалось, что он потихоньку отстанет сейчас и останется. Сядет в машину, помашет, наверно, рукой и уедет. До поезда десять минут, никуда без Кота я не денусь.
Капал крупный дождь, первый предвестник грозы, его крупные капли оставляли мокрые круглые пятна на бетонном покрытии платформы. Это все белые ночи, они коварно стирали ощущение времени совершенно. Я стояла, ловя ртом эти самые капли, скрывавшие слезы, и смотрела на загорающийся красным светофор переезда.
Мягкое тепло на спине стало такой неожиданностью, что я даже вскрикнула.
Кот подошел сзади неслышно, осторожно сейчас приобнял, нежно притягивая снова к себе. Раздался тихий щелчок и над нашими головами развернулся большой черный купол его зонта.
– Ты куда убежала опять? Лю, нельзя так все время метаться. Мы же не попрощались. – Низкий голос над ухом предательски уничтожал все построенные мной снова защиты и все опоры.
– А надо? Зачем? – само как-то спросилось.
Ох, слышала бы это моя благовоспитанная мама, ох, что она бы сказала. А мне отчего-то вдруг стало сейчас все равно. Я не хотела прощаться.
Он снова промолчал, лишь зачем-то прижав меня крепче. Настолько, что сквозь все слои плотной ткани я услышала звук его сердца, гудевшего как набат.
Сквозь стену хлынувшего все же дождя полыхнули глаза электрички, приближавшейся неотвратимо, безжалостно. Я осторожно освободилась из крепкого круга таких нужных мне рук, медленно разворачиваясь. Очень хотелось увидеть его еще раз. В самый-самый последний. Пристальный взгляд, потемневший, складка непрошенная между бровей, сразу сделавшая улыбчивое это лицо очень жестким.
Секунду мы молча смотрели друг другу в глаза. А потом… мужская рука у меня на щеке, пальцы подняли дрогнувший подбородок, прикосновение губ, жестких, сухих, раскаленных. Дыхание на лице. Этого быть просто не может.
Поцелуй наш был похож на удар близкой молнии. Разряд, вспышка, боль, грохот рушащегося сознания, подкашиваются колени.
Кот поймал меня, нежно целуя в висок, рядом раздался звук открывающихся дверей вагона электрички. Бежать!
Только бежать. Я вырвалась из ладоней его, прошептала: “Прости” и рванула туда, где меня не догонят. В окна видела, как Кот развернулся и быстро пошел к автостоянке у станции.