Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого
Шрифт:
Но ведь даже и здесь, что самое интересное, вновь все обошлось без этого воспетого историками «славного гения»: «Всею русскою армиею командовал фельдмаршал Шереметев…» [51, с. 660].
Где же был в это самое время Петр? Может быть, он командовал атакой кавалерии или столь полюбившейся ему пушечной пальбой?
Командовали «…артиллерией — Брюс, правым крылом — генерал Ренне, а левым — Меншиков» [51, с. 660].
То есть даже и эта вроде бы и выигранная Петром баталия о личном его в ней участии вообще ничего не говорит! И очень может быть, что и здесь он не приблизился к шведам и на пушечный выстрел.
Однако ж во все тех же аллегорических пиитоупражнениях по историософическим изысканиям петрообожателей, кое-что находим.
Соловьев: «Петр распоряжался в огне, шляпа его и седло были простреляны» [124, с. 262].
Но имеются и иные версии, где пуль, неизвестно кем выпуленных, из Петра понавыковыривали еще больше.
Костомаров: «Сам Петр участвовал в битве, не избегая опасности: одна пуля прострелила ему шляпу, другая попала в седло, а третья повредила золотой крест, висевший у него на груди» [51, с. 660].
Хороша сказочка! А в особенности, если учесть, что шведы сражались лишь холодным оружием: порох у них давно закончился! То есть при всем их на то желании выпуливать эти самые со всех сторон якобы поиздырявившие Петра пули было просто нечем: порох в шведских пороховницах отсутствовал напрочь!
Но для петрофильных одосоставителей это не в счет, их не волнует, как это все на самом деле было. Ведь правда, как они сообщают, здесь вовсе не главное. А что все ими изобретенное является ни с чем не сообразующимся враньем, так то не беда: главное чтоб красиво было. Чтоб в одах и балладах прославлено на века:
«В то время, ободряя своих воинов, он сказал знаменитые слова:
— Вы сражаетесь не за Петра, а за государство, Петру врученное… а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия, слава, честь и благосостояние ея!..» [51, с. 660].
Однако ж на самом деле, когда писался данный памфлетец, совершенно не оказалось учтено то совершенно незначительное обстоятельство, где в момент этой схватки находился сам Петр. А так как он даже и «при исполнении» не зафиксирован, то следует думать, что Петр и на пушечный выстрел к этой все же случившейся баталии не подходил: «суть опасно». Ведь у шведов имелось целых две пушки (правда, без пороха). Потому «газарт» «преобразователю» следовало все ж по возможности смирять. Что, судя по результатам баталии, ему прекрасно и удалось: Петр дрожал от страха на почтительном от сражения расстоянии.
Но вот враг расстрелян, оставил на поле этой односторонней бойни с десяток тысяч трупов. И если бы у Петра хватило самообладания хоть раз в жизни довести дело до конца, пленив Карла, уже давно обреченного на поражение, то тогда опять, как под Нарвой, война могла быть победоносно завершена!
Однако же Петр, явившись после драки из своего укрытия, все ж сумел полностью запороть и ее результат. При виде такого грандиозного количества крови, вместо вполне обыкновенного завершения всей этой столько лет бездарно тянущейся военной эпопеи, когда пленение врага было уже предрешено, он устроил грандиозную попойку на костях.
Ведь если искусство воевать так и не стало, несмотря на безчисленные потуги, избранной им стезей времяпрепровождения (улепетывал он всегда до самого первого совершенного одной из сторон пушечного выстрела), то по части фанфар и дифирамбов — тут другое дело:
«На поле битвы в тот же день Петр устроил пир…» [51, с. 660].
«Петр, охваченный эйфорией «о зело превеликой и нечаемой виктории», сначала отметил победу…» [53, с. 71].
Похмельный Петр вспомнил про Карла лишь на следующий день.
А Карл бежал, между прочим, вместе с казной. И не знать про это Петр не мог!
Так почему же он так бездарно поступил?! Даже обыкновенная алчность не могла бы позволить случиться такой вопиющей оплошности!
Этот для нас удивительно странный пир на костях, столь непонятный для обыкновенного человека, легко объясним не вполне нормальной страстью Петра к запаху крови вообще. Как уже говорилось, свою практически прямую дорогу из Кремля в Преображенское, через Сретенку, он еще в бытность начала своих «славных дел», при сооружении пыточных казематов Преображенского, заменил заездом своего царственного кортежа на Мясницкую. Где запах крови от Поганых Луж навевал столь приятные для его некрофильской натуры мысли.
А потому именно у Мясницкой Меншиков соорудил свою знаменитую башню, попутно вычистив Поганые Лужи и переименовав их в Чистые Пруды. Данный факт указывает на то, что хоть и был он масоном и вором, но звериных взглядов Петра не разделял. А потому и кровавые лужи повелел вычистить, и первым, между прочим, бросился в погоню за убежавшим Карлом. Над кровавым месивом из трупов тысяч безоружных шведов он, в отличие от своего патрона, некрофилией не страдая и колдовать на крови отнюдь не вознамериваясь, в силу присущей ему алчности, больше интересовался увезенной Карлом казной, а потому за ней и пустился в погоню. Но было уже поздно — Карл успел уйти.
Петр же, добив полулежащего на земле врага, и без него давно побежденного другими, возомнил себя великим полководцем. Потому и завел все свое войско в окружение, где драться с неприятелем, на этот раз с турками, опять испугался и откупился без боя, как всегда спасая самое драгоценное, что он когда-либо имел — свою жизнь. Эта его новая безславная прогулка, закончившаяся полным конфузом, стоила нашей державе отдачи обратно своему лютому извечному врагу с таким трудом завоеванного у него Азова, уничтожением построенного в результате варварской вырубки воронежских дубовых лесов флота, иными территориальными уступками и очень немалой денежной контрибуцией.
«Отступление было невозможно. Приходилось выбирать между пленом и смертью.
Петр, по словам одного из свидетелей, думал и на этот раз лишь о своем личном спасении» [16, с. 351].
«Петр помышлял уйти из стана вместе с Екатериною… Предложение было предводителю молдавского войска Никульче взять на себя обязанность проводника царских особ. Никульче не взялся за это, находя невозможным избегнуть турецких сил, окружавших стан» [51, с. 672].
То есть и вновь: Петр, готовый бросить как свое, так и молдавское войско на произвол судьбы, был озабочен лишь спасением своей собственной шкуры: