Зверь с той стороны
Шрифт:
— С печатями и на гербовой бумаге, за подписью президента — таких, конечно, нету. Зато есть живые, но не менее надёжные. Вот, взять Циклопа, мою правую руку и вторую голову. По жизни — мент, опер. Днём официально преступность преследует, а вечером здесь. Если ты такой пугливый, следи за ним. Как только он потеряется, значит пришла пора резко линять. Но он не потеряется, будь спок. Потому что он сам, своими глазами читал на службе одну хитрую директиву, по которой… — тут Виталя решил, что больше потенциальному сослуживцу знать ни к чему и прервал объяснения. — Короче, он не потеряется.
— Эхма! — махнул я бесшабашно рукой, посчитав,
— Во, — повеселел тот. — Молодца! Сейчас Ефимовна с обеда вернётся, мы тебя и оформим. Вакансий, конечно, море — «Предстоящие» расширяются вовсю, — но я тебя к себе, в «Фагоцит» определю. Ты где, кстати, до этого работал?
— В НИИ тяжёлой прокатки.
— Вахтёром, должно быть?
Глаза мои помимо воли вытаращились, а уголки губ опустились. Стоял бы — непременно упал. А я-то твёрдо был убежден, что на челе моём высоком аршинными пламенеющими буквами выписан недюжинный интеллект вкупе с высшим образованием!… Какое горькое прозрение…
— Где там, — отмахнулся я, сладив с шоком. — Конструктором.
— А-а, — протянул Зомби. В голосе слышалось искреннее разочарование.
Повисла пауза.
— В армейке-то хоть служил? — с надеждой спросил Виталя, нарушив минуту молчания, отданную нами в память о рухнувших иллюзиях.
— Было дело, — сознался я.
— Десантура, небось? — живо полюбопытствовал Зомби, сжав мой бицепс. — Вон, какой здоровый. У нас Демон из десантников, тоже крепыш.
— Нет, — сказал я. — Погранец.
— Зашибись. А где?
— В Таджикистане.
— Душманов колбасил? Зашибись.
— А ты? — спросил я.
— Спецназ ВВ СССР! — расцвёл Виталя. — "Краповые береты".
— Ну?!
– восхитился я. — Крутизна! Погоди… СССР?! Так тебе сколько лет?
— Сорок четвёртый пошёл, — просто сказал тот.
Я почтительно склонил голову перед живым феноменом вечной молодости. Много тридцать дал бы я Витале, вздумай заняться определением его возраста по внешности. И то — на деньги биться об заклад не стал бы.
— Поделись секретом, — взмолился я.
— Никаких особенных секретов. Я неукоснительно следую «Детке» Порфирия Иванова. В армии пристрастился. У нас знаешь, один старлей был…
По интонации я понял, что Зомби не на шутку разохотился предаться красочным воспоминаниям о боевых буднях советского спецназовца и, подавив тоскливый вздох, приготовился слушать.
Спасла меня Ефимовна.
Это оказалась маленькая, невыразимо корявая тётка — настоящее сосредоточение уродств. Я не колеблясь решил, что минимум пять поколений её предков продолжали род исключительно через кровосмесительство. Одного взгляда на короткую верхнюю губу Ефимовны, не прикрывающую не только редких лошадиных зубов, но и белёсой десны, хватило бы, чтобы поразить трудноизлечимой немощью чресла всякого истинного ценителя женской красоты. Наповал. А полное отсутствие подбородка, бровей и большей части пегих волосиков на крошечной остроконечной макушке?! Морщинистый микроскопический лоб?! Мертвенный оттенок кожи?! А очки с линзами в вершок толщиной?! О фигуре и вспоминать-то страшно. Брр!
С другой стороны, не будь на свете уродства, что бы мы знали о красоте?
Первый ли я человек, коему в голову пришла столь отточенная мысль? Убеждён — нет. Поверьте, что бы вы ни придумали, всегда найдется парень, который сказал это задолго до вас. Никогда не быть первым — такова невесёлая участь всякого мыслителя, имеющего за спиной несколько тысячелетий человеческой истории. Насколько проще было умничать Соломону или даже сочинителям Козьмы Пруткова!
Однако, сказал я себе, не отвлекайся. Следует прочь изринуть из груди своей отвращение, основанное на исключительно субъективных вкусах. Ефимовна — особа, приближенная к властным структурам. Следовательно, могущая стать полезной. Возлюби её — и она возлюбит тебя. Да не вздрагивай ты так, Христа ради! Телесный контакт совсем не обязателен, достаточно обыкновенного дружелюбия. Итак…
Я набрался духу и глянул на Ефимовну со всей доступной к обращению в таких адских условиях симпатией. Я убеждал себя, что она всё-таки женщина, венец творения и украшение природы. Что под жуткой маской скрывается нежное, ранимое сердце и трепетная, полная неизбывной нежности душа. Я был столь настойчив в желании отыскать в её облике следы прекрасного, что мне это почти удалось. Нос Ефимовны, решил я, будь поры на нем не столь крупны, вполне сошёл бы за античный. А костюм был подобран даже и со вкусом. Именно такая длинная юбка плотной вязки из толстой бурой шерсти лучше всего скрывает некоторую диспропорцию ног, и именно такой серо-мышастый жакет замечательно оттеняет бледноту щёк. Деревянные бусы просто прелесть как хороши — не гляди, что из-за многоярусной подвески похожи на кашпо для цветочного горшочка.
Я легонько повёл плечами и улыбнулся, ища её взгляда. Улыбка получилось отменная — открыта и вовсе не крива.
На Ефимовну, однако, совершенно не подействовали мои чары. Похоже, я её раздражал даже больше, чем прочие представители проклятой половины человечества, целиком состоящей из отвратительных похотливых самцов.
Она злобно зыркнула на нас, уселась за стол и пропищала:
— Что нужно?
— Не расстраивайся, — успокаивал меня Виталя полчаса спустя. Мы двигались к месту нового моего назначения. Виталя вёл машину, я же сидел рядом и смотрел в окно. — Что с неё возьмёшь? Несчастная женщина, никакой личной жизни кроме работы. Бабы, они ж без мужской ласки стервеют. А на такое сокровище как Ефимовна кто позарится? Вот она и вредничает. Чинуша, так её разэтак. Умрёт за параграф. Думает, что иначе невозможно. Но я всё равно тебя к себе перетащу. Дай только срок. Неделю, ну, может, две. Ты уж потерпи, идёт? Псевдоним пока себе придумаешь забойный…
Виталя растрачивал свое красноречие впустую. Он-то всерьёз полагал, что для меня невозможность занять место в «Фагоците» — дьявольской гоп-команде по отлову шпаны — хуже ножа вострого. И что скучный пост дежурного громилы в одном из второстепенных офисов такого бравого молодца как я, привыкшего вроде волка кормиться ногами да зубами, отяготит несказанно.
Я хмуро поддакивал ему, в то время как сам готов был скакать по-козьи. На подобную удачу ещё утром я не смел и рассчитывать. Офис — это же максимальная близость к документам, сугубому предмету моего любопытства. И максимальная отдалённость от передовой. Пропади она пропадом вместе с её тесными огневыми контактами, захватом пленных и неизбежными потерями!