Зверь в океане
Шрифт:
Мы оба задыхаемся, а Лимбо слепнет. Нарастает гул, который не имеет ничего общего с внешними звуками. Мимо нас медленно проплывает тонущая туша муляжа. Если мы и движемся куда-либо, то это уже за гранью инстинкта. Жажда жизни преодолена. Лакуна в сознании кита…
Возможно, нас просто выносит на поверхность взрывной волной. Судорога. Воздух ощущается вначале как ледяной ком в моей глотке, потом он проваливается внутрь и тает, превращаясь в светящуюся жидкость, а от нее распространяются лучи (или струи?) света, выдавливающего хищную
Возвращается зрение. До самого горизонта – пылающий океан под бледным пологом утренней зари. Плавучий Остров окутан жирным дымом и почти не виден. Он идет ко дну. Дым клубами поднимается к гаснущим звездам и образует гигантское грибовидное облако. Кое-где мелькают отдельные вспышки, и время от времени раздается механический рев на одной тоскливой ноте. Это сигнал бедствия, подаваемый Островом, – в данном случае абсолютно бессмысленный. Помощи ждать не от кого.
В глубинах океана рыскают осиротевшие твари. Или наконец свободные? Сияние Нового Вавилона померкло – может быть, навсегда.
Я снова теряю дом, не успев обрести его, побывать в нем. Значит, я проклят и должен смириться с этим. Отныне ничто не имеет цены, кроме поддержания жизни, продолжения рода.
…Раненый мегалодон догоняет и атакует Лимбо. Я улавливаю лишь то, что отфильтровано восприятием кита. Информации не хватает. Образы ущербны.
Я пытаюсь определить, что с эмбрионами, где они спрятаны, насколько хорошо охраняются. Неужели я всерьез собираюсь найти и уничтожить их? Неужели с меня не достаточно? Но живых… живых остановить труднее, чем муляжей.
Рядом с нами – четверо уцелевших китов. Короткая схватка – на этот раз действительно ПОСЛЕДНЯЯ. Косатки рвут мегалодона с разных сторон, словно… волки, завалившие крупную дичь.
(У меня в мозгу возникает картинка из прошлого, уже не принадлежащего бродяге-переселенцу. Белый неподвижный покров. Стеклянные деревья. Маленькая луна. Снег. На нем – синие тени и черная кровь. Вокруг – желтые глаза. Визг. ОХОТА…)
Слепящая ярость захлестывает Лимбо. Разливается пурпур, пронизанный сверкающими молниями боли. В нем тонет все. У меня больше нет возможности «видеть» и заново переживать это. Я погружаюсь в какую-то субстанцию, которая мягче и податливее воды…
Где моя самка? Хочу ощутить ее прохладные ладони на своем разбитом, пылающем лице. Кажется, я чувствую прикосновение… Последняя мимолетная ласка.
Но что это?!
Голова Белого Кашалота появляется из окутывающего меня мрака. Совсем близко морщинистая кожа альбиноса и его недобрый красноватый глаз.
Здравствуй, посланник смерти! Ты приплыл, чтобы забрать меня в океан теней?..
Кажется, я мог бы ухватиться за обломки гарпунов и обрывки линей – они образуют что-то вроде корзины, сплетенной самими подводными течениями. Туша задевает меня, но кто-то из нас бесплотен. Я ощущаю только порывы леденящего ветра, дующего ВНУТРИ меня…
Внезапно ветер стихает. Мой час еще не настал. Плыви мимо, чем бы ты ни был!..
Я падаю в темноту.
Спасибо тебе, бархатная ночь!..
10
Это была она – Древняя Земля. Место, о котором сложены самые старые и самые непонятные из легенд. Кусок огромной суши, занимавшей когда-то треть земной поверхности и делившей океан на части. Представить себе безводные просторы той великой тверди, а главное, существование двуногих в тех условиях я был не в состоянии. Это было невообразимо, как жизнь в облаках.
Впрочем, раз все закончилось столь плачевно, значит, жизнь была слишком тяжелой и пришла к закономерному концу. Чужая среда обитания. Наверное, они – я имею в виду двуногих тех давних времен – так и не сумели приспособиться к ней и превратились в настоящих демонов. Они попытались изменить природу, перекроить ее под себя. А ведь мать рассказывала еще что-то о космосе, о летающих металлических островах, о кораблях, уносивших демонов на обратную сторону небес – в мир пустоты, где нет даже воздуха…
И вот результат. Атака извне разрушила бездушный организм планеты, а все, что пытались потом сделать демоны для своего спасения, вызывало лишь судороги обреченного пациента на операционном столе – реакцию на вмешательство неумелого хирурга, задевшего скальпелем нервные узлы.
Мои прямые предки благоразумно отступили, признали свое поражение, вернулись к началу. Основным правилом стало: не вмешиваться. Вместо грубого воздействия – тонкое вплетение; вместо стремления изменить, исказить замысел естества – подспудное влияние, проникновение, растворение, приспособление…
Я пожинал плоды чужой выстраданной мудрости, но сам-то был полуживотным с душой дикаря, ограниченным, голодным, жаждущим чего-то невнятного и постепенно сходящим с ума от воспоминаний, передающихся по наследству как тяжкий груз (крест?), который предстоит нести сотням поколений в наказание за нелепую гордыню погибших.
Но ТА ли это Древняя Земля, о которой рассказывала мать? Может быть, их на самом деле несколько, и каждый счастливчик, увидевший сушу, привнес в легенду что-то свое, оттенок личной мечты о покое, изобилии, счастье?
Даже если я ошибался, какая разница? Я достиг пристанища. Сомневаюсь, что у кого-либо еще был такой выбор – выползти на берег предков или до конца своих дней скитаться в океане.
Земля была не такой уж большой – моя стая замкнула круг меньше чем за сутки. Оно и понятно. В противном случае найти этот клочок суши было бы гораздо легче.
Вначале мы держались в отдалении от берега. История с Плавучим Островом научила меня осторожности. Я стал благоразумным, вероятно, даже излишне благоразумным.