Зверь
Шрифт:
Решение пришло само собой.
— А вот и я! — натянув на лицо приторно-кретинское выражение, заорал Гектор, поднимаясь, и тут же, тыча пальцем в высокого, завопил еще громче: — А это — главный герой нашей телепередачи!
Тот нахмурился. Хотелось ему или нет, но пистолет пришлось опустить. Не станешь же стрелять, когда тебя разглядывает полсотни человек. В следующее мгновение высокий сделал то, чего Гектор никак не ожидал: расплылся в обаятельной кинематографической
— Так это с телевидения, что ли? Снимают чего-то, да? — раздалось в толпе.
— Где телевидение? — заинтересовался проходивший мимо любопытный толстяк в пальто и шляпе. Обернувшись, он заорал на весь зал: — Клава! Клавочка! Иди сюда! Тут телевидение передачу снимает!
Полуторацентнерная Клавочка, поспешающая на зов, протискивалась сквозь толпу, озабоченно крутя тыквообразной головой.
— А камера где? — принялся допытываться толстяк у Гектора.
— На втором этаже, — охотно вступил в разговор арбалетчик. — Скрытая. Для «Сам себе режиссер» снимаем. Вот и Лысенко стоит.
— Где?
— Да вот же. — Руденко безбоязненно ткнул пальцем в грудь высокому.
Тот снова поклонился.
— Этот, что ли? — оценивающе уточнил толстяк, приглядываясь.
— Он, — подтвердил Гектор.
— Не похож.
— Ну, родной мой, на вас не угодишь, — развел руками арбалетчик. — Вам внешность важна или человек?
— Похож, — спокойно сказал Корсак. — А не узнаете потому, что с похмелья и без грима. А вообще-то я белый и пушистый.
— Вот. Он белый и пушистый, — жизнерадостно сообщил Гектор, хватая толстуху Клавочку за пухлый локоток и подтаскивая к высокому. — Гражданочка, можно вас на минуточку? Будьте любезны, встаньте-ка сюда… Нет, лучше под руку его возьмите. Нет, не под эту. Под правую. Вот так, хорошо. — Обернувшись к Руденко, сказал, словно бы между делом: — Какая телегеничная внешность!
— Да-а, — протянул тот. — Потрясающая.
— Света достаточно?
— А то!
— Хорошо. Вы пока стойте тут, — принялся объяснять Клавочке Гектор, — и никуда не отходите. По кадру вашей эпизодической сверхзадачей будет: «не отпускать актера, даже если он очень захочет уйти».
Гектор сыпал заумными терминами, подслушанными в каком-то фильме, а Клавочка внимала ему, открыв рот, сжимая запястье Корсака словно тисками.
— Постойте, какой еще «актер»? — насторожился толстяк. — Вы же говорили, что это Лысенко. А Лысенко — режиссер.
— Мало ли что я говорил, — снова развел руками арбалетчик. Он уже вошел в роль.
— Конечно, Лысенко! — убежденно вопил Гектор. — Это он
— Еще какой, — утвердительно кивнул Руденко.
— Так вы не «Сам себе режиссер» снимаете? — Подозрения толстяка не рассеивались.
— «Очевидное — невероятное», — вампирически скалясь, буркнул высокий.
— «Пока не все дома», — поправил арбалетчик и снова повернулся к словоохотливому толстяку. — И вообще, товарищ, перестаньте вмешиваться в творческий процесс. Отойдите в сторонку.
Корсак посмотрел на поднявшегося наконец напарника, растерянно топчущегося на месте, и вздохнул:
— Не перевелись еще талантливые люди. Учись.
Почему-то именно эта фраза успокоила толстяка. Он плавно отошел в сторонку и приткнулся у витрины с парфюмерией.
— Братцы, тут телевидение чего-то снимает, — прокатилось по залу. У фонтана началось настоящее столпотворение. Народ старательно озирался, пытаясь увидеть камеру и, если повезет, оскалиться в объектив.
Гектор обернулся. Лидка уже была здесь. Подобрала сумку и стояла, хихикая в ладошку. Ее, похоже, здорово забавляло происходящее.
— Ассистентка режиссера, в смысле моя, — строго хмурясь, гаркнул на девушку Гектор, — что это вы все на съемочной площадке отираетесь? Быстренько забирайте оператора и бегом на рабочее место!
— Слушаюсь. — Лидка засмеялась и подхватила Трубецкого под руку. — Пойдемте?
Тот утвердительно кивнул и побрел рядом с девушкой, осторожно постукивая по мраморному полу белой тросточкой.
— Он же слепой, — изумленно пробормотал толстяк.
— У него творческий поиск, — отрубил Руденко. — И вообще, чтоб вы знали, слепые — самые лучшие операторы. Они слышат хорошо. Бетховен, например.
— При чем тут Бетховен? — не понял толстяк.
— При том, что среди слепых почти все — настоящие таланты.
— Ну почему же? — бормотнул Корсак, пристально глядя на арбалетчика. — И среди зрячих тоже неглупые ребята попадаются.
— Бывает. Но реже, — многозначительно поднял палец тот.
— Но Бетховен был не слепой, а глухой! — завопил толстяк, переставая что-либо соображать.
— Да? — удивился Руденко, но тут же охотно согласился: — Вот видите! Глухой, а какой талант! На пианино играл. И это с его-то зрением! С ума сойти! Исключение подтверждает правило.
— Маразм, — поник, сдавшись, толстяк.
— Так! — размахивая руками, тем временем разорялся Гектор. — Главный осветитель, — он дернул арбалетчика за рукав, — товарищ, я к вам обращаюсь. Идите, помогите оператору наладить свет.