Зверь
Шрифт:
Хорошо, подумал Ви. Он надеялся, что его мать чувствовала себя одинокой и оскорбленной. Он хотел, чтобы она оставалась покладистой и изолированной, и даже самые верные слуги повернулись к ней спиной.
Он хотел, чтобы ей было больно.
Он хотел ее смерти.
Вишес посмотрел на птиц, которых принес ей, и стая вспорхнула, испуганно прячась от него на ветках белого дерева, прижимаясь друг к другу, точно он собирался свернуть им шеи одну за другой.
Эти певчие птички были оливковой ветвью мира от сына, который никогда не был по-настоящему желанным, но и вел себя не лучшим
Дева Летописеца не пришла к ним, когда Рофа чуть не убили. Она не помогла Королю сохранить свою корону. Бэт едва не умерла в родах и вынуждена была отказаться от возможности иметь детей, чтобы выжить. Идем дальше. Селена, одна из Избранных Девы Летописецы, только что умерла и разбила сердце чертовски хорошего мужчины - и какой была реакция его матери? Да никакой.
А до этого? Гибель Велси. Рейды.
А что ждало впереди? Куин обсирается со страху, что Лейла умрет, рожая его близнецов. А Рейдж испускает последний вздох на поле битвы.
Нужно ли продолжать?
Повернув голову, Ви посмотрел на дверь, закрывшуюся за ним силой ее воли. Он радовался, что она страдает. И нет, он ей не доверял.
Дематериализовавшись на поле боя, он абсолютно не верил в то, что она сдержит слово, данное Рейджу и Мэри. Он сделал ставку на его мать и проиграл, но с ней всегда так.
Чудо. Ему нужно гребаное чудо.
5
Вода, омывавшая руки Мэри, была холодной, но в то же время обжигала кожу - доказательство, что противоположные стороны шкалы термометра могут сочетаться.
Раковина женской уборной, перед которой она стояла, была сделана из белого фарфора. Слив - блестящий и серебристый. Перед ней висело зеркало шириной во всю стену, отражавшее три кабинки с персикового цвета дверьми. Лишь одна из них была занята.
– У тебя там все хорошо?
– спросила Мэри.
Послышался шум смываемой воды, хотя Битти не воспользовалась туалетом.
Мэри посмотрела на свое отражение. Ну да. Выглядела она так же хреново, как и чувствовала. Каким-то образом за последние полчаса под глазами образовались темные мешки, а кожа сделалась бледной, как кафель, на котором она стояла.
Каким-то образом? Хрень полная. Она точно знала, каким образом.
Я убила ее!
Мэри пришлось закрыть глаза и еще раз собраться с силами. Вновь подняв веки, она постаралась вспомнить, что делала до этого. А, точно. На полке лежала стопка бумажных полотенец, и когда она взяла одно, закапав водой остальные, то удивилась, что Хэйверс допустил такое неудобство в заведении, о котором так пекся. А... теперь понятно. Диспенсер, прикрепленный на стене у двери, был сломан, и нижняя его часть болталась в воздухе.
«Прямо как я, - подумала Мэри.
– До отказа забита образованием и опытом помощи людям, но все равно не делаю свою работу как надо».
Возьми ее руку. Все хорошо...
Я
– Битти?
– звук получился похожим на карканье, и Мэри прочистила горло.
– Битти.
Высушив руки, она повернулась к кабинкам.
– Битти, если ты не выйдешь, я зайду к тебе.
Девочка открыла дверцу, и почему-то Мэри подумалось, что она никогда не забудет, как эта маленькая ручка показалась наружу, схватилась за дверцу и не отпускала, пока Битти выходила из кабинки.
Она там плакала. Одна. И теперь, когда эта девочка вынуждена была показать свое лицо, она пыталась сделать то же самое, что так отчаянно пыталась сохранить сама Мэри.
Иногда собранность - это все, что у тебя есть; достоинство - твое единственное утешение; иллюзия того, что все в порядке - твой единственный источник успокоения.
– Вот, дай я...
– голос оборвался, и Мэри подошла к бумажным полотенцам и смочила одно в раковине.
– Это поможет.
Медленно подойдя к девочке, она поднесла холодную и мягкую салфетку к опухшему детскому личику, прижимая ее к горячей покрасневшей коже. Вытирая ее щеки, мысленно Мэри извинялась перед той взрослой версией Битти, в которую она однажды вырастет: Мне жаль, что я тебя заставила. Нет, ты не убивала ее. Как мне хотелось бы дать тебе сделать это по-твоему, на твоих условиях. Мне жаль. Нет, ты не убивала ее. Мне жаль.
Мне так жаль.
Мэри приподняла подбородок девочки.
– Битти...
– Что они теперь с ней сделают? Куда она уйдет?
Боже, взгляд этих светло-карих глаз был таким спокойным.
– Они увезут ее... ну, они кремируют ее.
– Что это такое?
– Они сожгут ее тело дотла на погребальной церемонии.
– Ей будет больно?
Мэри снова прочистила горло.
– Нет, милая. Она ничего не почувствует. Она свободна... и ждет тебя в Забвении.
Хорошо хоть Мэри знала, что это правда. Ее воспитывали как католичку, но она сама видела Деву Летописецу, так что она не кормила девочку ложью из лучших побуждений. Для вампиров действительно существовал рай, и они правда встречали там своих близких.
Черт, возможно, это доказывало, что с людьми происходило то же самое, но поскольку в мире было намного меньше заметной магии, среднестатистическому человеку куда сложнее верилось в вечное спасение.
Скомкав салфетку, Мэри сделала шаг назад.
– А теперь давай вернемся в «Безопасное место», хорошо? Здесь мы больше ничем не можем помочь, а рассвет уже близко.
Последнее было скорее привычкой. Будучи претрансом, Битти могла выносить любую дозу солнечных лучей. По правде говоря, ей просто хотелось увезти девочку подальше от всех этих смертей.
– Хорошо?
– повторила Мэри.
– Я не хочу оставлять ее.
При других обстоятельствах Мэри присела бы на корточки и осторожно приоткрыла завесу того, что теперь стало новым миром Битти. Ужасная правда заключалась в том, что у нее уже не было матери, которую можно оставить, и совершенно уместно увезти девочку из медицинской обстановки, где лечат пациентов, иногда в плачевном состоянии.