Зверобой, или Первая тропа войны
Шрифт:
— Прости меня, прости меня, дорогая Гетти! На коленях умоляю тебя о прощении, милая сестрица, если какое-нибудь мое слово или поступок внушили тебе эту безумную, жестокую мысль!
— Встань, Юдифь. На коленях ты должна стоять перед богом, а не передо мной. Совершенно так же я чувствовала себя, когда умирала моя мать. Я вспомнила все, чем огорчала ее, и готова была целовать ее ноги, умоляя о прощении. Вероятно, так чувствуешь всегда рядом с умирающими; хотя теперь, думая об этом, я не помню, чтобы испытывала такие чувства, когда умирал отец.
Юдифь встала, закрыла лицо передником и заплакала. Затем последовала долгая, тянувшаяся более двух часов пауза, в продолжение которой капитан
— Не горюй обо мне так сильно, Юдифь, — сказала кроткая страдалица. — Я скоро увижу мать; мне кажется, что я уже вижу ее; лицо у нее такое же ласковое и улыбающееся, как всегда. Быть может, когда я умру, бог вернет мне рассудок, и я стану более достойной подругой для матери, чем прежде. Но почему становится так темно? Неужели ночь уже наступила? Я почти ничего не вижу. Где Уа?
— Я здесь, бедная девочка. Почему ты меня не видишь?
— Я тебя вижу, но не могу отличить тебя от Юдифи. Я думаю, что мне уже недолго придется смотреть на тебя, Уа.
— Это очень жаль, бедная Гетти. Но не беда: у бледнолицых на небо уходят не только воины, но и девушки.
— Где Змей? Я хочу поговорить с ним; дайте мне его руку, вот так! Теперь я ощущаю ее. Делавар, ты должен любить и почитать эту молодую женщину. Я знаю, как нежно она любит тебя, и ты должен так же нежно любить ее. Не грози ей, как некоторые ваши мужчины грозят своим женам; будь для нее хорошим мужем. А теперь подведите Зверобоя поближе ко мне, дайте мне его руку.
Требование это было исполнено, и охотник встал у ложа больной, подчиняясь всем ее желаниям с покорностью ребенка.
— Я чувствую, Зверобой, — продолжала она, — хотя не могу сказать почему, что вы и я расстаемся не навсегда. Это странное чувство. Я никогда не испытывала его прежде… Быть может, вы тоже хотите, чтобы вас похоронили в озере? Если так, то я понимаю, откуда у меня это чувство.
— Это вряд ли возможно, девушка, это вряд ли возможно. Моя могила, по всем вероятиям, будет выкопана где-нибудь в лесу, но я надеюсь, что мой дух будет обитать недалеко от вашего.
— Должно быть, так. Я слишком слаба умом, чтобы понимать такие вещи, но я чувствую, что вы и я еще когда-нибудь встретимся… Сестра, где ты? Теперь я ничего не вижу, кроме мрака. Должно быть, уже ночь наступила…
— Я здесь, рядом с тобой, вот мои руки обнимают тебя, — всхлипывала Юдифь. — Говори, дорогая… быть может, ты хочешь что-нибудь сказать или просишь
В это время зрение окончательно изменило Гетти. Тем не менее смерть приближалась к ней не в сопровождении своих обычных ужасов, а как бы охваченная нежной жалостью. Девушка была бледна, как труп, но дышала легко и ровно; ее голос, понизившийся почти до шепота, оставался, однако, по-прежнему ясным и отчетливым. Когда сестра задала этот вопрос, румянец разлился по щекам Гетти, — впрочем, такой слабый, что его почти невозможно было заметить. Никто, кроме Юдифи, не уловил этого выражения женского чувства, не побежденного даже смертью. Юдифь сразу поняла, в чем тут дело.
— Непоседа здесь, дорогая Гетти, — прошептала она, низко склонив свое лицо к умирающей, чтобы слова эти не долетели до посторонних ушей. — Хочешь, я позову его попрощаться с тобой?
Ласковое пожатие руки дало утвердительный ответ, и тогда Непоседу подвели к ложу умирающей. Вероятно, этот красивый, но грубый обитатель лесов никогда не чувствовал себя в таком неловком положении, хотя склонность, которую питала к нему Гетти, была слишком чиста и ненавязчива, чтобы в уме его могли зародиться хотя бы малейшие подозрения на этот счет. Он позволил Юдифи вложить свою огромную жесткую руку в руки Гетти и стоял, ожидая дальнейшего, в неловком молчании.
— Это Гарри, милочка, — прошептала Юдифь, склоняясь над сестрой. — Поговори с ним и позволь ему уйти.
— Что я должна ему сказать, Юдифь?
— Все, что подскажет тебе твоя чистая душа, моя дорогая. Верь своей душе и ничего не бойся.
— Прощайте, Непоседа, — прошептала девушка, ласково пожимая ему руку. — Мне бы хотелось, чтобы вы постарались сделаться немного похожим на Зверобоя.
Она произнесла эти слова с большим трудом; на один миг слабый румянец окрасил щеки девушки, затем пальцы ее разжались, и Гетти отвернулась, как бы покончив все счеты с миром. Скрытое чувство, которое связывало ее с этим молодым человеком, чувство, такое слабое, что оно осталось почти незаметным для нее самой и никогда не могло бы зародиться, если бы рассудок обладал большей властью над ее сердцем, уступило место возвышенным мыслям.
— О чем ты думаешь, милая сестрица? — прошептала Юдифь. — Скажи мне, чтобы я могла помочь тебе.
— Мать, я вижу теперь мать… она стоит над озером, вся окруженная светом… Почему там нет отца?.. Как странно, я могу видеть мать, а не вижу тебя… Прощай, Юдифь!
Последние слова она произнесла после некоторой паузы. Сестра склонилась над ней с тревожным вниманием, пока наконец не заметила, что кроткий дух отлетел. Так умерла Гетти Хаттер.
Глава XXXII
82
Перевод Л. Рубинштейна.