Звезда на одну роль
Шрифт:
— Знаю его. — Катя лихорадочно обдумывала ситуацию. — И что ты собираешься делать?
— Я с Гордеевым созвонился. Он дал «добро» и на съемку, и на беседу. Ну что, на Маяковку едем?
— Рули прямо, — распорядилась Катя. Эх, прощай, парикмахерская!
Следователь Октябрьского ОВД майор милиции Гордеев был как две капли воды похож на Чапаева из фильма, только шашки не хватало, а так все при нем — и усы, и голос командирский.
— Я не знаю, о чем этого убийцу
— Ешьте, ребята, на сытый желудок с этой мразью общаться легче, — басил он, угощая их бутербродами.
— Мне самому не по себе что-то, — признался Марголин. — Ну да ладно, на месте сориентируемся.
— Он вообще как себя ведет? — спросила Катя.
— Да по-разному, — усмехнулся Гордеев. — Мы с ним три дня уже беседуем. И все по-разному. Вот отработаю свои эпизоды, сдам в общую папку. Там дело-то многотомное собирается. Эпопея.
— Надо думать. Тринадцать убийств все-таки. — Катя покачала головой.
— Четырнадцать. Четырнадцать, по всему, должно было быть. Мой-то потерпевший, «жигуля» — «семерки» владелец, выжил. Чудом. Врачам памятник должен поставить, с того света выкрали. Его нейрохирург из нашего госпиталя оперировал.
— Прохоров сам их всех убивал? Лично? — Катя приготовилась записывать.
— В основном — да. Был у него, правда, подручный, Уколов. Но тот, как говорится, бил через раз. А Андрюша крови не боялся.
— А остальные бандиты? Они принимали участие в убийствах шоферов?
— Остальные — что-то вроде обслуживающего персонала. Хотя все и соучастники, но с Андрюшей тягаться им не под силу, — рассказывал Гордеев.
Тут в кабинет вошел молодой блондин в белом свитере и серых брюках. Катя поняла, что это оперативник.
— Ну что, пошли к людоеду в гости, — улыбнулся он.
В следственном кабинете ИВС Марголин сразу же включил камеру. Конвойный и оперативник ввели Прохорова. Катя замерла. Ее вдруг охватило чувство гадливости.
— Добрый день всем. — Прохоров вежливо поздоровался и тихонько опустился на табурет, привинченный к полу.
— Здравствуй. — Гордеев кивнул на камеру:
— Вот с телевидения к тебе приехали. Не против?
— Нет. — Прохоров пристально посмотрел на Катю, но, встретившись с ней взглядом, медленно отвел взор. А она теперь смотрела на него в упор. Все как тогда, в коридоре розыска: белесые бровки, небесно-голубые глазки, золотистая щетинка на подбородке, прыщики... Только на этот раз кроссовки другого цвета. И снова без шнурков...
— Вы с какой передачи?
— "Милицейские новости", — брякнул Марголин первое попавшееся.
— Милицейские? Значит, снова топтать меня станете?
— Почему топтать?
— Ну как же! Я в тюрьме про себя газетки читал разные: подонок, убийца, садист — как только меня не называли там.
Марголин смутился, пробормотал что-то невразумительное.
— Я в профиль лучше получаюсь. — Прохоров повернулся к Кате. — А почему девушка мне вопросов не задает?
— А какие я вам должна задавать вопросы? — спросила она сухо.
— Ну вы ж корреспондент, профессионал.
— И что?
— Ну как же: «Почему убил?», «Что чувствовал, когда совершал преступление?», «Почему до жизни такой докатился?» — Его голос, негромкий и неторопливый, звенел в тиши кабинета.
— А мне наплевать, что вы чувствовали.
— Да? — Он уперся взглядом в ее ногу. — Значит, так и будешь молчать?
— Вы виновным себя признаете? — спросил Марголин.
— Частично.
— В чем, если не секрет?
— В завладении чужой собственностью. — Отмороженный Андрюша усмехнулся.
— А в убийстве тринадцати человек?
— Эти сказки я на суде послушаю. От других.
— Значит, вы никого не убивали? Так, что ли? Отмороженный снова обернулся к Кате.
— Ну что, так и будешь на меня смотреть? А за просмотр деньги платят.
— Ну ты, не забывайся, — вставил Гордеев.
— Я не забываюсь. — Прохоров положил ногу на ногу и уперся в ладонь подбородком. — Мой ответ вашей милицейской передаче: я никого не убивал, ясно?
— В тюрьме с вами хорошо обращаются? — продолжал Марголин.
— Да.
— Вы что-нибудь там читаете, кроме газет?
— Да.
— Что?
— "Робинзона Крузо".
— Чего ждете от суда?
— Справедливости.
— Они вам по ночам не снятся? — тихо спросила Катя.
— Кто? — Он резко вскинул голову.
— Тринадцать человек. Те самые.
— Снятся.
Марголин снимал Андрюшу крупным планом. Все затаили дыхание.
— Снятся, — повторил Отмороженный медленно. — И твой, гражданин следователь, мне тоже снится! Сука! Жаль, я его не добил тогда! Ты чего на меня смотришь, а?! — Он вдруг резко вскочил с табуретки. — Ты зачем сюда пришла? Издеваться надо мной? Издеваться?! Убери ее от меня, — прошипел он Гордееву. — Я с бабами три месяца не... Нарочно, что ли, меня доводишь? Убери! У меня встает на нее!
— Да ты что себе позволяешь! — Гордеев тоже поднялся. Он был выше Прохорова на две головы. — Ты с кем говоришь, забыл? Ну-ка, Сережа, выведи его отсюда!
Опер в белом свитере рывком обернул Отмороженного к себе.
— Мы с тобой потом поговорим, дорогуша, — молвил он грозно. — Попозже. По-свойски.
— Прошу извинения, — сказал Гордеев Кате, когда Прохорова увели.
— Ничего страшного.
Марголин даже сопел от удовольствия: «Ну и типчик в галерею „Криминальные монстры“, ну и портретик срисовали!»