Звезда Надежды
Шрифт:
Он ждал.
Может быть он ждал этого дня всю свою жизнь, думая, что этого никогда не произойдет.
Было холодно, сыро и темно.
Там, впереди, на самом краю территории Директории, где разделительной чертой города проходила высокая, бетонная стена, царил мрак городских кварталов. И только за ними, за этими, как бы мертвыми кварталами, дальше, за плоским, заросшим низкими кустарниками пустырем, блестели редкие огни цехов перерабатывающего завода.
А в самих кварталах, изрезанных древними, разбитыми проспектами и площадями —
Казалось, что только здесь, в пределах Директории, где горит электрический свет, шумят агрегаты обеспечения, двигаются фигуры военных в промокших до нитки, плащах, сосредоточилась жизнь всего мира.
А дальше лежала бесконечная, безжизненная пустота.
Он стоял и смотрел в небо, и капли дождя омывали его бледное, вытянутое лицо, текли по щекам, как слезы.
Рядом с ним, в двух шагах, стоял его заместитель.
Стоял молча.
Он тоже ждал.
Несколько гвардейцев катили к центру площади тяжелое, зенитное орудие, другие тащили по двое, большие ящики со снарядами.
Подбежал молодой, высокий гвардеец, резко козырнул — желтая каска сползала ему на глаза, громко и четко доложил:
— Господин Ппак! Директора бежали. В здании их нет. Гараж вездеходов пуст.
— Я знаю. — Ппак посмотрел в лицо гвардейца, продолжил спокойным голосом: — От судьбы не сбегут. Что там с крейсером?
— Сектор наблюдения доложил, что пока без изменений — крейсер на высокой орбите, продолжает облет Мира. Есть показания о многочисленных целях, отходящих от крейсера и группирующихся на орбите. На связь не выходят.
— Сколько их?
— На данный момент сообщили о сорока трех целях, господин Ппак.
— Десантные, штурмовые челноки. — Ппак отвернулся от гвардейца, снова уставился в небо: — Пусть немедленно сообщат, когда цели пойдут на снижение.
— Слушаюсь, господин Ппак!
Гвардеец быстро ушел в сторону главного входа Директории.
— Может послать на поиски директоров? — Заместитель Ппака произнес эти слова неуверенно: — Две сотни гвардейцев… На юго — запад. А?
— Тталь, а смысл? Все просто. Они говорили с крейсером, им что — то сказали, и они побежали. Все.
— Что — все?
— Все — это судьба.
Несколько минут они стояли молча, слушая громкие команды командиров гвардейцев, шлепанье многих ног по лужам и грязи, шелест покрышек зенитного орудия.
За их спиной, наверху, где — то на крыше восьмиэтажного здания Директории, разом вспыхнули прожектора — пять мощных световых лучей ударили в темное небо, рыскали из стороны в сторону, и их яркий свет озарил сумрак площади.
— Пойду посмотрю, что там на западной стороне, — извиняясь произнес Тталь, поплотнее натягивая воротник своего плаща, потряс надвинутым над лицом капюшоном.
— Сходи, сходи…
Заместитель быстро исчез.
Ппак равнодушно подумал, глядя на мечущиеся в небе лучи прожекторов:
«Больше мы не встретимся Тталь. Проныра Тталь. Друг. Хм. Ты всегда
В эти минуты Ппаку показалось пустым и ничтожным все, что он сделал в этой жизни. Все его старания и усилия улучшить беспросветную жизнь людей города или хотя бы сделать ее не такой отвратительной, какой она была, его изворотливость перед директорами, ложь одних перед другими, ложь тем, кто работал в цехах, тем, кто жил в сумраке кварталов, оказывается не имели никакого значения.
Вся его жизнь — мелкая и никчемная, не могла изменить существующего положения вещей в этом мире…
В груди защемило, ему стало трудно дышать.
Дождь это хорошо — никто не увидит его слез.
Наконец — то орудие установили — прямо напротив Ппака, за низким, бетонным ограждением, там, где раньше ставили парадные директорские вездеходы.
Он увидел, как гвардейцы втаскивают на вышки наблюдения тяжелые пулеметы.
К нему подбежал командир зенитного расчета, Ппак взглянул и увидел, что это молодая девушка, наверное, только закончила курсы командиров — среднего роста, подтянутая, лицо мокрое от дождя, желтая каска в отблеске прожекторов блестит золотом.
Золотой легион.
Будущее Мира.
Надежда завтрашнего дня.
Так их называли.
Так о них говорили по радио директора…
Она козырнула перед ним, громко произнесла:
— Господин Ппак! Зенитное орудие установлено, расчет на месте.
— Молодцы. — Ппак смотрел на нее какое — то время, молчал: — Ждите команду.
— Слушаюсь, господин Ппак.
Она не ушла, отступив в сторону два шага, осталась стоять, ожидая приказа.
Гвардейцы прекратили свою возню возле орудия, замерли четверо у стопки ящиков со снарядами, двое в креслах турели.
Дождь усилился. Теперь он стал злее, шумел струями, разбивался о камни и землю, ворчал.
Ппак оглянулся назад.
Наверху площадки, за высокой каменной лестницей, расположились несколько пулеметных расчетов — торчали раструбы пулеметов, блестели желтым каски гвардейцев, и в нарастающем шуме дождя не было слышно голосов.
Ему показалось, что настал некий момент, та самая минута, когда человек должен сказать все.
Самое главное.
То, что болит и болело всегда.
И Ппак сказал. Повернувшись в сторону зенитного орудия, он набрал в грудь воздуха и непривычно громко, даже визгливо, заговорил:
— Гвардейцы! Я хочу, чтобы вы знали правду. Может вы и так знаете ее, но… Сейчас сюда прилетят, чтобы взять ваши жизни. И они их возьмут. У вас никогда не было выбора. Я предлагаю вам всем, те кто не хочет умереть здесь, пусть уходят. Они все равно умрут, но позже. Никого из нас не оставят в живых и силы не в нашу пользу. Я жду.
Он замолчал и шум дождя поглотил окружающие звуки.
Ппак ждал несколько минут.
Никто из гвардейцев не шелохнулся, ни один не ушел.
За спиной Ппака, раздался высокий голос: