Звезда заводской многотиражки
Шрифт:
А эти ребята... Ну да, клеши, платья какого-то особенного фасона... Хотя мне казалось, что к восьмидесятому клеши уже устарели. С другой стороны, много я вообще в этом понимаю? Эти ребята были не столько неформальной и альтернативной субкультурой, сколько компашкой бездельников, каждый из которых устроился на максимально ненапряжную работу в режиме «сутки через трое» и жил себе одним днем. Рассказывая друг другу под сигаретный дым политические анекдоты и сокрушаясь, что власть в нашем Советском Союзе давно и прочно захватили пенсионеры, которые не пускают никуда таких талантливых и перспективных их.
Такие
Я оказался на кухне вдвоем с сестрой где-то в районе полуночи. Или даже чуть раньше. Когда из комнаты полился бархатный голос Фрэнка Синатры, компания разбилась на парочки, выключила верхний свет и устроила танцы. Вот тогда мы и прикрыли дверь на кухню, чтобы поболтать уже.
— Так какими судьбами ты здесь? — не успев захлопнуть дверь, зардребезжавшую стеклянными «окошечками» спросила Ирина.
— Распределение, — я скривил недовольную рожу. — Меня направили в местную заводскую газету.
— Да? Я думала у тебя все на мази в Москве... — Ирина придвинула табуретку и села напротив меня.
— Я тоже думал, — я многозначительно хмыкнул и извлек из-за спины бутылочку портвейна, которую незаметно стянул из комнаты. Плеснул по чуть чуть в два стакана. Они, наверное, не очень чистые, но как-то пофиг уже. Не отравимся поди. — Слушай, Ириш, давай про мои заморочки потом как-нибудь поговорим, а? Чес-сло в такой хороший вечер даже думать об этом не хочется. А ты-то как? Совершенно не ожидал тебя тут увидеть.
— Почему? Это же бабушкина квартира, ты же здесь точно был! — Ирина удивленно посмотрела на меня над очками. Пригубила свой напиток.
— Ребята не сказали адрес, когда мы сюда шли, — я засмеялся и сделал вид, что пью. Как бы спросить, куда делась бабушка? Хотя какая мне-то разница? Она или умерла, а квартира досталась внучке, либо в отъезде, а внучка за квартирой присматривает.
— Я тебе писала, но, наверное, письмо не дошло, — сказала Ирина. — Я хотела в Москву поступать летом, но меня отговорили.
Фух. Хорошо. Значит, мы не виделись как минимум несколько месяцев.
— Ничего не получал, — я покивал. — И куда поступила?
— Никуда, — вздохнула она. — В политех проходного балла не хватило, так что я устроилась работать на почту. И буду поступать в следующем году.
— А что наши братцы? — спросил я.
— Я с ними не разговариваю, — буркнула Ирина.
Мы болтали с переменным успехом часа, наверное, два. Нас постоянно прерывали то парни, пришедшие покурить, то девчонки, которым просто хотелось выяснить, чего это мы уединились на кухне и секретничаем. Блондинистая Лизавета, уже изрядно подвыпившая, попыталась устроить что-то вроде сцены ревности даже. Пришлось утаскивать ее в ванну, оттирать расплывшуюся тушь под глазами и втолковывать, что Ирина — моя родная сестра. Причем повторить это пришлось раза три, чтобы до нее дошло. И еще потом сама Ирина-Элис ей вроде тоже это объясняла.
В общем, обходными тропами, через недомолвки, намеки и «ну ты же помнишь, да?!», мне удалось выяснить, что Мельниковы переехали в Новокиневск уже два года как. Отец вышел на пенсию в чине подполковника и получил здесь квартиру. Не случайно, а потому что здесь жила его мать. Хозяйка вот этой самой квартиры. Судя по всему, дама была трындец какая склочная. Она со всеми разругалась-расплевалась, и жила одна как сыч. Но возраст — это такое дело... Понадобился уход, и им-то как раз и занялась Ирина. Которой страшно хотелось сбежать из дома от тотального контроля отца и двух придурков-братьев.
— Если бы ты знал, как я тебе завидовала, — вздохнула она. — Я считала дни, когда школу закончу, чтобы тоже в Москву уехать... Но прошлым летом бабушка сломала бедро, и мне было не до вступительных экзаменов.
В общем, полтора года цирка с конями и склочной не особенно ходячей бабушкой, и к своему совершеннолетию Ирина получает прямо-таки царский подарок — бабушка прописала ее у себя. И померла тихонечко.
И жизнь моей сестры сразу наладилась. Появились друзья, которых раньше не было. И даже какая-то личная жизнь. Вот только с семьей все было не очень хорошо. Оба старших брата были не особо счастливы, что девчонка их обскакала и заполучила квартиру бабки. Старший собирался жениться и был убежден, что семейный совет вернет толстуху-Иришу домой, а его переселит Новых Черемушек в самый центр вместе с суженой.
Но Ирина дралась за свою независимость как лев. Это она выгребала из-под неходячей бабки отходы жизнедеятельности, она выслушивала ежевечерне то нытье о безнадежно продолбанной жизни, то нотации и нравоучения. Она стирала, мыла, кормила с ложечки и таскала сумки. И никто из братьев что-то за эти полтора года даже не подумал ее навестить. А сейчас получается...
Короче, запустить фонтан красноречия на тему жизненных неурядиц гораздо проще, чем потом его заткнуть. Ирина рассказывала о себе много и с подробностями, наверное, в будущем я бы мог немало удивить ее армию подписчиков.
— Слушай, Ириш, — сказал я, доверительно приобняв ее за то место, где в будущем у будет ее тончайшая по ту сторону океана талия. — Не говори, пожалуйста, родне, что я вернулся, ладно?
— И маме не говорить? — Ирина посмотрела на меня странно.
— Никому не говори, — я серьезно посмотрел ей в лицо. — Пусть все думают, что я в Москве, и у меня там все на мази, ладно?
— А ты расскажешь, что тебя за дела? — спросила Ирина.
— Обязательно! — соврал я и благополучно сбежал с кухни.