Звезда заводской многотиражки
Шрифт:
— Примерно через месяц, — сказал я. — У него будут натурные съемки на озере Светлом, они начинаются двадцать пятого декабря, и где-то за пару дней он приедет в Новокиневск со своим ассистентом. Чтобы... Ой, ну это рабочие вопросы. Так вы мне поможете?
— Сейчас посмотрим, что мы можем сделать, — задумчиво проговорила она, листая журнал. Безымянный палец ее правой руки украшал только блестящий красным лаком ноготок. — Думаю, что у меня есть один вариант... В виде исключения. Только до Нового года.
— Вы
— Давайте ваш паспорт, — она посмотрела на меня. От ее потеплевшего взгляда я сам чуть не растаял. Понятно, что эта страсть предназначалась не мне, а моему загадочному отцу, которого я на ходу выдумал.
— Вот он, пожалуйста! — я положил краснокожую книжечку на стол, а сверху — ордер. Я готовился рассказать еще одну историю, которая объяснит, почему в моем паспорте вместо прописки на какой-нибудь Садовой или, там, улице имени академика Королева имеется только пустая страница, но она ничего об этом не спросила.
— Вот с этой справкой вам нужно будет зайти в паспортный стол на Восточной. Знаете, где это?
— Найду, — покивал я, переводя дух. Если мой профессиональный опыт чему-то и учит, так это навыку выдумывать на ходу всякую затейливую ложь. Конечно, я мог был полностью в своем праве и мог бы надавить на Анну Аркадьевну, пригрозив, что натравлю на нее и ее шалман все разновидности проверок на предмет злоупотребления служебным положением. И она бы, скорее всего, тоже сдалась. Вот только коменданта лучше иметь в друзьях, а не во врагах. Так что шантаж я оставил на самый крайний случай. Которого, к счастью, не произошло.
Следующие полчаса я потратил на общение с кастеляншей на предмет постельного белья и дубликата ключей. Ну и по ходу дела я задавал вопросы о том, как здесь все устроено.
На самом деле, не очень удобно, конечно. Это была общага коридорного типа с двумя туалетами на этаже. А постирочная-помывочная на всех общая, в подвале. Здоровенная темная душевая с множеством леек из потолка. По вторникам, четвергам и субботам принимать душ и стирать дозволялось только женщинам, а по средам, пятницам и воскресеньям — только мужчинам. В понедельник — санитарный день.
Я закрыл дверь и поставил сумку на пол. Огляделся. Никого из моих трех соседей дома не было. Логично, рабочий день же еще. В комнате на четыре кровати царил порядок и бардак одновременно. Три кровати были явно заняты, а на четвертой, поверх матраса, были свалены всякие шмотки. Большой обеденный стол использовался скорее как верстак — в крышке прикручены тиски, а под столом — ящик с инструментами и картонная коробка с каким-то хламом. Длинный шкаф на четыре дверцы был встроен в стену, примыкающую к двери. На книжной полке сиротливо стоял томик Артура Конан Дойля.
Ну что ж... Хоум, свит хоум.
Трогать вещи и лезть в шкаф я пока что не стал, которая кровать моя, было понятно невооруженным взглядом. Я сложил стопку влажноватого постельного белья на один из стульев, прошелся взад-вперед по скудно обставленному жилищу. Штор никаких на окне на было. Четвертый этаж, зачем? С улицы же не заглянешь... Дернул за чертика из капельницы на окне.
Перевел дух. По моим ощущениям было уже часа три-четыре. Значит у меня есть как минимум пара часов в одиночестве. Как раз время на то, чтобы перевести дух и подумать.
Меня ни капельки не волновало то, что я наврал комендантше с три короба. Во-первых, месяц — это довольно много, за это время можно будет или найти более пристойный вариант проживания, или договориться с кем-нибудь, чтобы он изобразил дружественный визит моего отца в новокиневскую рабочую общагу. Или... Я мечтательно улыбнулся и облизнул губы. Представил, как моя рука скользит по обольстительным изгибам тела комендантши...
Так, стоп. Это все, конечно, хорошо и приятно, но есть кое-что, с чем я хотел бы разобраться без лишних глаз.
Я вжикнул молнией сумки, запустил руку в ее мягкое чрево и нашарил там свою записную книжку.
Пролистал страницы для начала бегло. Ага, несколько списков имен и телефонов. По какому принципу — непонятно. Страница, на странице сверху какая-то закорючка, смутно знакомая. А потом без всяких там алфавитных порядков имя и телефон. Всего в блокноте таких списков было шесть. Из одного пара имен были вычеркнуты. Телефоны семизначные, московские. Закорючки... Вроде я видел уже такие где-то. В памяти всплыла картинка какого-то судебного заседания, на котором я скучал и заглядывал через плечо женщины. Которая как раз такими вот закорючками и писала.
А, я понял. Это стенографические знаки! Правда, я знать не знаю, как они расшифровываются, но это нетрудно узнать. Если найти специалиста.
В самом конце был более упорядоченный список имен и телефонов. Вот тут никаких загадок — это явно контакты. Мельниковы — пятизначный номер. Скорее всего, уже новокиневский. Ну или устаревший. Я отыскал в списке еще несколько знакомых фамилий. Вот этого мужика убили в перестрелке на Углах. А вот этих трех посадили в девяносто втором, я был на суде. А вот и адрес сестры... Только записан он еще как бабушкин.
А вот какая-то Лизонька. И рядом нарисован чертик. Телефона нет, есть адрес.
Остальных я не знал. Но новокиневских адресов довольно много при этом. Меньше, чем московских, но все равно сильно больше, чем должно быть у человека, который приехал в какую-то незнакомую дыру по распределению. Готовился явно.
Еще были заметки вроде плана на день. Только странноватые.
Сделать губонь.
Оставить крушпу.
Встретить плюшевого.
Сдать канафельки.
Убрать тугасы