Звездное вещество
Шрифт:
– Вы так хорошо слушали музыку, Саша, такое искреннее и раздумчивое было у вас лицо при исполнении первой части. А в финале вы почему-то задыхались от беззвучного смеха и кисти рук у вас подрагивали. Ничего не понимаю.
– В нашем общежитии, которое мы сами зовем "бурса", по вечерам ставят пластинку именно с финалом 5-й симфонии и с богатырской силушкой сражаются подушками.
Я рассказывал Валере о своем житье-бытье и чувствовал, что с нею мне почему-то легко говорить, что все мое в ней отражается или откликается, что события и реалии моей жизни выявляют свой смысл и значимость при этом отражении... После концерта мы шли пешком на Кировскую сторону, наперебой рассказывая о себе, хотя со временем знакомства прошло лишь полсуток. Валера рассказала, как студенткой университета осталась в блокадном городе, как с подругами гасила немецкие "зажигалки", падающие на крышу, как торопливо пролистывала, коченея от холода, книги прежде чем извлечь крохотное тепло от их истлевающих
– Наверно, я потому такая моложавая для своих лет, что еще не разучилась сопротивляться смерти, голоду, болезни, как тогда.
Я остановился, взял со своего локтя ее руку, снял с нее тонкую перчатку и поцеловал пальцы, жестоко зябшие когда-то....Утром после короткого и неторопливого завтрака она сказала:
– Такси заказано. Сейчас мы быстро помчимся до самой Москвы. Раздался тройной звонок. Валера вышла, и я услышал ее несколько раздраженный голос:
– Ну что за новости, Ларка! Ты ставишь меня в глупое положение. Ничего я не должна у тебя брать. Я же не репетиторствовала, я только помогла твоему Андрюшке сориентироваться в предмете...
Но в комнату она вернулась с ларцом, расписанным киноварью и золотом.
– Извольте радоваться, шоколадный набор. Мама одного оболтуса вручила. Нам вообще-то запрещено репетиторство, но чего не сделаешь для давней приятельницы. Ладно уж, – сказала, укладывая ларец в дорожную сумку. – Сгодится.
И был потом полет. Для меня – впервые, да еще на ТУ-104! Валера усадила меня к круглому окошку. Волнуясь я ждал взлета, прислушивался к звукам. Вот тонко запели турбины. Потом, стоя на тормозах, самолет взревел, и возникшая при этом вибрация на живом примере убедила инженера Величко в том, что не напрасно мучаются часами на вибростанциях "Эхо" да "Эллинги". Двинулась, побежала, понеслась под самолетом бетонная полоса, и свершилось чудо отрыва от земли. Самолет все выше забирался в стратосферу, так что и облака, видимые теперь своими снежно белыми вершинами, оказались далека внизу, будто в считанные минуты зима властно захватила землю. И думалось мне почему-то о Пушкине, о том, как ехал он не однажды там внизу из столицы в столицу среди заснеженных заиндевевших лесов.Легонько обняв мою руку, Валера прислонилась виском к моему плечу и спросила, не открывая глаз:
– Ваша девушка не станет ревновать?
Так она и дремала весь полет. Я же, не стыдясь и не страшась, понимал, что влюблен и некуда мне теперь от этого деваться. Нет никакого спасения.Мы обогнали непогоду. Над Москвой еще светило солнце. В такси Валера прикидывала:
– Так, в "Метрополь" не пустят, в "Москву" я и сама не желаю, -шоферу она сказала: – Поезжайте к гостинице "Центральная".
Я ожидал в вестибюле, рассматривая скульптуру не то богини, не то музы, несущей в поднятой руке светильник. Валера спустилась через полчаса, оживленная и озорная.
– Неужели устроились? – спросил я. – Думал, придется приглашать вас в нашу "бурсу".
Кто же устоит перед таким ларцем и его содержимым, Саша! А в "бурсу" вы сейчас поезжайте сами. Я же должна срочно мчаться в издательство, чтобы взять рукопись. Потом в библиотеку – заказать на завтра литературу и архивные материалы. Завтра утром приезжайте сюда. Номер 416-й. У нас есть четыре дня. Успеем!.. Ну, до встречи, мой милый рыцарь?
Каждое утро около восьми я стучал в дверь ее номера. Она встречала меня, одетая в халатик, и взгляд был еще не синий, а какой-то рассеянно голубой, туманный и нежный, и прядочки-космочки коротких волос на затылке и шее почему-то заставляли сжиматься сердце. Потом я стоял у окна, глядя сверху на улицу Горького, а она переодевалась за моей спиной. Получив разрешение обернуться, я восхищался переменой в ее облике. Строгое светло-серое платье. Взбодренная прическа темно-русых волос. И уже бодрый и такой волнующий взгляд синих глаз...Завтракали внизу в ресторане, и около половины десятого утра уже сидели за своим столом в научном зале Исторической библиотеки перед узким сводчатым окном. Оно, как бойница, прорезано было в невероятно толстой стене старинной кладки и прикрыто было снаружи начинающей уже желтеть кроной клена, что производило впечатление витража. Валера "шла по рукописи", и каждую встречную цитату, имя, дату или ссылку на источник мы тщательно выверяли. Скоро я постиг все премудрости, более того – догадался определенным образом раскладывать на столе книги и папки с фотокопиями документов так, что мог, не глядя и не поднимаясь с места, тут же находить необходимое. Когда встречался текст, переведенный с турецкого или шведского, Валера сама брала первоисточник и проверяла точность своего же, много лет назад сделанного перевода... Так мы и трудились до вечера. Редкие касания голов и рук бросали меня в ошеломительный счастливый жар. По снова лихорадочный темп напряженной и неотложной работы заставлял забывать про все. Я заметил:
– Ну теперь я любому докажу, что история – наука точная!– Грустно, что это нужно еще
Перед закрытием библиотеки мы пробегали еще и всю завтрашнюю долю рукописи и заказывали необходимые источники... В первый же вечер Валера жестко пресекла мои предложения развлечься и сама проводила меня на десятичасовую электричку, чтобы я успел как следует выспаться. У открытой двери вагона я почувствовал неодолимое и хмельное желание обнять и поцеловать свою повелительницу. Была не была! Поступки все же как-то предопределяют события даже и в нашем слабо детерминированном мире!.. Я привлек Валеру и жадно припал к ее губам, и ощутил их решительный ответ. Предупреждающее хлопанье дверей электрички прервало поцелуй... На следующий день я начал свои "поступки" раньше. И снова Валера откровенно и страстно мне отвечала. Затем спросила, лукаво глядя в мои глаза:
– Ну и что же скажет об этих упражнениях твоя девушка?– То же самое, что и твой муж, – засмеялся я. – Была у меня девушка, да стала женой другого человека.– Не может быть. Вот глупая, такого парня упустить!
Валера втолкнула меня в вагон, и электричка снова разлучила нас до утра....И все же мы зашивались со сверкой нашего текста. Это стало ясно в конце субботы. Утром еще казалось, что оставшаяся часть рукописи меньше нашей обычной нормы, но она-то как раз содержала хронологию, персоналию и перечень географических названий со ссылками на текст. Я полагал, что все эти материи можно выверить быстро по уже пройденному тексту. Но, по мнению Валеры, как раз наоборот – точность сводных указателей должна быть эталонной. Поэтому с утра я снова носил и носил книги, тома энциклопедии и папки с фотокопиями. И не напрасно! Удалось выявить дюжину "ляпов", пропущенных нами в уже пройденном тексте... За полчаса до закрытия библиотеки у нас оставалось еще страниц двадцать основного текста, пропущенных ради авральной работы над указателями. К счастью, материалы этого раздела относились к самым последним годам Петра и мрачные козни "зело" им проученных врагов вмещались в двух папках с фотокопиями... Валера отправилась на переговоры. Вернулась торжественно-таинственная и, приложив пальчик к губам, сообщила:
– Договорилась с девочками и вахтершей. Материалы нам оставят вон в том шкафу, а работать будем внизу в каморке за раздевалкой, когда из библиотеки уйдет все начальство.
Сполчаса мы сидели в этой самой раздевалке, выжидая. Потом вахтерша открыла зал, и мы взяли заветные папки. Валера отправила вахтершу за колбасой и прочей снедью к чаю, и штурм высот исторической науки был блистательно продолжен. Вымотанный до предела, я сознался, что и в электронной промышленности не бывает с нами подобного, даже в самые горячие денечки при "завале" поставок. Валера посмотрела на меня благодарно и сказала:
– Без тебя или с кем-нибудь другим я так бы не смогла.
Это прозвучало так!.. Это прозвучало, как признание в любви, и я готов был хоть до утра вкалывать, не покладая рук. В двенадцатом часу ночи все кончилось. Весело пили с вахтершей чай. Потом отнесли в зал материалы и, захватив рукопись, ставшую за четыре дня такой драгоценной, вышли на улицу. Непогода пронеслась, высыпали звезды... На асфальтовой дорожке сквера, отмытой дождями, Валера сняла туфельки. Держа их в расставленных руках и пятясь на цыпочках, Валера потянулась ко мне губами, и я ринулся к ней, но она ловко увернулась и помчалась по аллее смеясь: "Догонишь – поцелуешь!" Я догнал и поцеловал и спросил шепотом: "Любишь меня?" В ответ шальное "Да, да, да!" – "Идем к тебе в гостиницу?" Хохотнула: "Не здесь же!"У подъезда гостиницы мой пыл крепко поугас. За дверью спал вахтер и, чтобы войти, его следовало разбудить. Валера спрятала меня за колонной и постучала в стекло. Загрохотал в тишине замок и послышалось ворчание, и вдруг Валерино "Ах!", так что я вздрогнул.
– Что случилось, красавица? – прохрипел вахтер.
– Туфелька шпилькой застряла в щели, – в голосе досада и слезы. – Что за бардак тут у вас?
– Позвольте я вытащу.
– Ни в коем случае! Туфельки же французские, им цены нет. Принесите лучше топор или лом раздать щель.Старик зашаркал по коридору. Шепот "Сашка, жми в номер!", и ключ из ладони в ладонь... На этаже мирно посапывала коридорная. Я прошел мимо нее и открыл номер. Ну, Валерочка, с тобою можно и в разведку! Наверняка ведь щелку эту на пороге гостиницы высмотрела и заприметила. Она вбежала, задыхаясь от смеха. Едва повернув ключ в двери, я бросился к ней, обнял, закружил, зацеловал. Потом я торопливо и неумело пытался расстегнуть Валерино платье. Полетела оторванная пуговица. Я деревянно рассмеялся. Видимо, этот дурашливый смешок все и решил. Валера вдруг уперлась мне в грудь кулаками, и я услышал испуганное, но решительное: "Нет, Саша, нет!" Не было больше никакой игры. Зрелая женщина поняла, наконец, что перед нею зеленый новичок в делах любви... Она швырнула на диван подушку и покрывало со своей кровати, сердито сказала:– Ложись спать. И без глупостей.Я повиновался, лег не раздеваясь и уткнулся носом в подушку, боясь разрыдаться. Валера молча стояла у окна. Потом она присела на краешек дивана и стала ласково ерошить мой затылок.