Звездное вещество
Шрифт:
– Иди себе, милый. Ты уже помог, нечего сказать!
Я сидел на кухне в своем "рабочем углу", привычно положив перед собой лист чистой бумаги и авторучку. Соседи, досмотрев телеви-зор, пили чай, весело делились впечатлениями от похождений четырех танкистов и их собаки. Посматривали они на меня не без насмешки... Как же стыдно быть неудачником! – думалось мне горестно. – Прав Матвеев – нужно молиться одному богу. Кажется, он подозревает, что я бегаю в лабораторию Пересветова в надежде наскрести материал для диссертации... Ужасно стыдно! Не будет ли сегодняшний полууспех вообще пределом, этаким потолком достижимых уплотнений? Тогда всему конец. Для реакции термоядерного синтеза в смеси дейтерия с тритием требуется минимум десять плотностей воды".В этот вечер белый листок у меня так и остался чистым. Не было уже никаких идей по совершенствованию нашей установки. Ушли на покой соседи, затихли голоса детей и Жени в комнате. Я вошел тихонько.
– Ну, хоть получилось у вас что-нибудь стоящее?
Соблазн похвалиться полууспехом был велик. Так и подмывало сказать, что еще на один порядок величин удалось приблизиться к цели. Пока это не "солнышко в ладонях", но ведь еще не вечер...
– Путного ничего не получилось, – сказал я тускло. – Сажа бела.– Жаль, что дети маялись впустую четыре с лишним часа. Причина хоть ясна тебе? Когда теперь выйдете на новую серию опытов?
Промолчать или сказать о полтавских "сватах"? Теперь-то уж надолго наступил конец нашим с Рябинкиным "полетам"! Нелетная будет погода, пока технологическая документация на "Эллинг" не будет переведена в Полтаву.Утром приехала Надежда. Сестры не виделись месяц, но казалось, их разлука длилась годы. Машка и Дашка тоже неистово радовались тетке. Да что там, даже соседка Татьяна и та оттаивала при встрече со спокойной и демократичной ткачихой с Трехгорной. Вскоре по квартире распространился аромат слив, кипящих в густом сиропе... Этот запах возвратил меня во времена четвертьвековой давности, в осень 44-го. Вырвав меня из детдомовского полубытия, бабушка вернулась в Благовещенку, и я впервые в жизни увидел дерево, облепленное спелыми беловато-сизыми сливами. Вот только варенье тогда не варилось, не было сахару, а сушила бабушка зрелый чернослив в зеве разогретой печи, и те разогретые сливы пахли так же, как сейчас.
– Саша, ты собрался? – спросила Женя. – На электричку не опоздаем?
Она была одета в свое "королевское" пальто, купленное два года назад после памятного коктебельского лета в "татарском домике". Оно очень шло Жене. Соседская дочка однажды воскликнула: "Тетя Женя, сейчас по телику показывали встречу английской королевы, на ней было точно такое пальто!" С тех пор оно "королевское".
– Привезите из Москвы что-нибудь интересненькое, – попросила Даша, мечтательно щурясь.
Я невольно нащупал сквозь полу пиджака на груди плотненькую пачку из десяти сторублевок. "Жаль, что не достает двух сотен, – подумалось мне. – А то ведь и привезли бы!"В электричке Женя раскрыла свежий номер своего "родного журнала". Подготовленные ею материалы появлялись далеко не в каждом его номере, но каждый новый номер этого яркого молодежного издания Женя прочитывала от названия до списка редколлегии. По тому, как часто хмурилось ее лицо, я понимал, что не все ей там нравится. Что ни говори, а журнальчик этот пустяковый. После рождения детей и трехлетнего отсутствия она не смогла вернуться в прежний свой "толстый" журнал.
– Приехали, – сказала Женя и, сложив пополам, сунула журнал всумку. – Кстати, Санечка, возьми вот это. Здесь двести пятьдесят. Одолжила под будущий гонорар. В мартовском номере "Иностранки" пойдут мои переводы африканских поэтов. Да не смотри ты так испуганно, не знаю я суахили, переводила по подстрочнику, разумеется. Надеюсь, кое-что тебе даже понравится.
Профессор Ивашечкин жил на Ленинских горах. Мы нашли уютную улицу и громадный дом с обильной лепкой на сельскохозяйственные темы со снопами, яблоками и мощными виноградными гроздьями. В невиданно чистом подъезде дежурная пристрастно выяснила к кому мы идем, и только тогда нажатием кнопки на своем столе распахнула лифт. Я отметил про себя, что в такой лифт войдет и рояль. Открыл нам седой подтянутый мужчина лет шестидесяти. Взгляд его серых глаз, не по возрасту живой, задержался на Женином лице. Спохватившись, он быстренько глянул и на меня, будто прикинул, а стоит ли мне продавать свой "Рениш". Жестом пригласил войти.В гостиной в окружении старинной мебели стоял темно-коричневый "Рениш". Казалось, он насторожился при нашем приближении. Он не мог еще поверить, что будет продан и увезен. Мы с Женей переглянулись – инструмент выглядел отлично. Хозяин открыл клавиатуру и поднял верхнюю крышку. Пахнуло духом старого благородного дерева. Профессор бойко заиграл какую-то опереточную мелодию. Инструмент звонко запел, сочно и бархатисто зарокотал.
– Концертное фортепиано для гостиных – факт, а не реклама!
– сказал профессор. – Не всякий даже и рояль потягается с ним, уж поверьте. Я бы и сам до веку бренчал на нем, да делать нечего – внучок надумал покупать японскую "технику", а инструмент ему подарен, так что я не вправе противиться. Сами вы играете, Евгения Максимовна?– Нет, – улыбнулась Женя, – но инструмент попадет у нас к настоящему музыканту.– Сколько ему лет?– Скоро пять. Это дочь.
– Да, вот и мы на внука такие же надежды
Взгляд профессора не отрывался от Жениного лица. Меня это сердило, но вместе с тем я с гордостью отмечал, что Женя нисколько не смущена разглядыванием. Спокойно и ровно излучает свет одухотворенной красоты. Немудрено, что старик не может оторвать взгляда...
– Вы мне нравитесь, ребята! – улыбнулся хозяин. – Честно признаюсь, не хотелось бы отдавать такой инструмент кому попало. Я даже и справки через своих пациентов из Синявино о вас навел. Вы электронщик, Александр Николаевич, может быть нам удастся с вами и посотрудничать? Мне нужна кое-какая аппаратура по стимуляции сердечной мышцы.– Жаль, но я неважный радист, – честно признался я.– Но фортепьяно-то хоть купите? – шутливо обиделся профессор.– Струмент возьму! – подыграл я. Вынул пачку денег, и отстегнув от нее полусотенную, протянул профессору. Тот, не считая, положил деньги в карман куртки и позвал жену:– Федосевна, кати сюда свое угощенье! Обмоем сделку. Я выгодно продал наши старые дрова.
Худенькая седая женщина вкатила накрытый столик. Немного сердясь, покачала головой: экий балабол!
– Фортепьяно заберете, когда вам будет удобно, – сказала она мне. – Здесь за углом на проспекте есть магазин-салон, там можно с грузчиками договориться.
Марина Федосеевна когда-то была очень красивая женщина. Меня обожгло вдруг: скоро и мы с Женей станем такими вот старичками... Женечка, полыхающая сейчас от рюмки коньяка и от удачной своей покупки, будет седой и худенькой старушкой, и только дивный разрез ее глаз будет выдавать в ней прежнюю красавицу. Остро почувствовал я упругий ход несущего нас времени, неостановимый, как падение темно-зеленой массы Буредана... Мимолетное схлынуло, вместе с истовым желанием успеха пришла горячая и ободряющая мысль: "А не прячется ли настоящий эффект схлопывания плазмы в области еще более коротких импульсов? Может быть, он показал нам вчера только кончик своего хвоста..."...Вышли на засыпанные листьями дорожки сквера. У подножий бархатно-черных стволов лип уже копилась предвечерняя тень, но над их верхушками в солнечном тепле еще плыла праздничная серебряная паутина.
– Живут же люди! – дурашливо засмеялся я. – Одного хрусталю, почитай, тыщ на десять!– Перестань, – попросила Женя. – Меня, если хочешь, зацепило даже не то, что подлинники Коровина и Нестерова на стенах, и каждый шкаф с родословной. Не этим владеет профессор Ивашечкин, а реальной способностью побеждать болезнь и дарить человеку еще десяток-другой лет жизни. Марина Федосеевна мне похвалилась. Взяли его в 51-м году, и уже Колыма ему улыбалась ласково, но кого-то из кремлевской банды прихватило, вернули Ивашечкина на свободу. А начал он. между прочим, в двадцатых годах возницей на карете скорой помощи... Вот так, Саня, а ты рвешься вначальники цеха, хотя можешь неизмеримо больше.
В магазине-салоне мы прошли в отдел, где сверкали стеклянистым лаком шеренги современных "Ренишей". В углу четверо крепких парней утирались одним, но очень длинным вафельным полотенцем. Пот катил с них после жаркой работы... Разумеется, левая перевозка их интересует. Откуда? Ага, неподалеку и есть лифт. Тогда вам встанет это недорого, всего червонец. А там, на месте у вас как? Четвертый этаж и без лифта? Добавим еще четвертной. Это что, за городом? Имашины у вас нет. Червонец нашему шоферу – плата за страх Ну ипятерку на счастье, чтобы струны не рвались. Полета, хозяин, и дело будет сделано! Завтра в одиннадцать машина придет по указанному адресу.Вечером на Таганке посмотрели "Антимиры".
К Арбату нарочно двинулись пешком вдоль Москва-реки, мимо ночного Кремля, а дальше по Волхонке и Сивцеву Вражку. Шли молча, под впечатлением от спектакля. Талантливые актеры попытались представить трагедию века винегретом из горстки хлестких метафор, "смелых" полунамеков и откровенных лозунгов. Лик времени, века или судьбы, на который лишь тревожно и смутно намекал спектакль, был как-то отдален или отрешен от прожитого нами счастливого дня... И такими незначительными, вполне преодолимыми казались терзавшие меня с утра проблемы... Грезился где-то впереди, после полосы неудач, главный результат – выход наших с Пересветовым и Рябинкиным исследований на управляемый термояд. Сухая и теплая Женина ладонь была в моей руке, и я почувствовал ее одобрительное пожатие, будто бы она прочитала мои мысли.В коридоре коммунальной квартиры тускло горела одинокая лампочка. Женя открыла Надеждину дверь своим ключом. Двадцатилетняя Женина племянница Людмила недавно вышла замуж и жила со своим Виктором в большой комнате, предоставив матери бывшее Женино зашкафье в проходной комнатке. За дверью большой комнаты уже спали. Я первый устроился на тахте, прихватив со столика книгу. То был любимый Надин "Собор Парижской богоматери" с иллюстрациями Доре. Меня смаривал сон, и когда Женя в Надином халате пришла из душа, я вполне серьезно назвал ее Эсмеральдой, заставив расхохотаться. Женя присела на постель и, наклонясь, сказала: