Звездное вещество

Черненко Евгений Иванович

Соседи, захваченные фигурным катанием, предоставили нам эту ред­кую возможность. Непонятное вдохновение вдруг толкнуло меня к ис­поведи...

– ... снится же вот такое, черт знает что, ничего поделать на мо­гу! – заключил я с мучительной улыбкой пересказ своих снов. – Как от этого избавиться, скажи?

Чем тебе помочь и зачем? – ответила Женя. – Ты ведь мне тоже не сможешь помочь. У меня ситуация куда сложнее. Я так наяву пья­нею, когда в редакцию входит один человек. Это писатель, большой и хороший писатель. В нем все любо мне помимо моей воли. Его расска­зы и статьи, и улыбка, и образ мыслей, и манера одеваться, какой-то тонкий вкус в сочетании изящества и небрежности в одежде. От тебя я гак и не смогла добиться ничего подобного. Небрежности, хоть отбав­ляй, а об изяществе и не спрашивай... Я знаю, что очень ему нравлюсь. И нет ни разрешения, ни конца моему мучению.

Сказав все это, Женя мучительно покраснела и замолкла. У меня сбилось дыхание и запульсировала жилка на виске. Тихо гудела ко­лонка, и текла струйка теплой воды. Женя намыливала

тарелки и тут же споласкивала одну за другой... Открывшись, каждый из нас ждал суда, но не торопился судить сам... Мы и уснули в тот раз, лежа рядом, но не прикасаясь друг к другу, словно бы эти взаимные признания уже развели нас. Среди ночи я проснулся и увидел над собой в полутьме Женино лицо, размягченное сном и тревогой. Я притянул ее к себе и поцеловал. Ее ответ на мое безмолвное покаяние стал началом какой-то ненасытности чувства, горячечного жара обоих, какого-то взаимно­го бреда. Каждый словно бы стремился порывом преданности избыть свою вину...И все у нас после этого вроде бы вернулось к прежнему, спокой­ному и бесценному, свечению семейного счастья. А через неделю оглу­шительно щелкнул плазменный "кнут".Утром работница информационного отдела принесла Пересвето-ву для просмотра и оценки стопку свежих зарубежных журналов. Через полчаса Пересветов стукнул кулаком в стенку, перед которой я сидел. Это означало: "Зайди!" Я оторвался от своих выкладок и вошел в ка-бинетик. Такого выражения лица я еще не знал у Пересветова. Сожа­ление, восхищение или презрение – что это в его взгляде? Он молча протянул мне тяжелый глянцевый том "APPLIED PHYSICS". И я про­чел на раскрытой им странице "Whip-effect in Helium Plasma". До меня не сразу дошел смысл первого слова в заголовке статьи. И тут словно бы меня огрели кнутом, и сразу понятно стало выражение лица Алеш­ки Пересветова, так пристрастно ждавшего моей реакции. "Эффект кнута в гелиевой плазме"!..– Ну что, дождался, голубчик? – спросил Пересветов ядовитым и даже издевающимся тоном. – Так тебе и надо, лопух несчастный. Теперь будешь гнаться за америкашками, высунув язык, а они тебе буду показывать пятки.С журналом в руках я выскочил из пересветовского кабинета и усевшись за свой стол, жадно впился в текст... Автора звали Роберт К. Сандерс. На первой странице статьи я увидел до боли знакомое интегро-дифференциальное уравнение. На этом сходство мыслей и мето дик моих и Сандерса кончалось, даже обозначения величин и их нормировка были разными. Американец не искал аналитических решений а без обиняков заявил, что полученное им уравнение для неидеально неравновесной плазмы может быть решено только цифровыми мето дами на новейшей ЭВМ, для чего им, Сандерсом, разработана эффективная программа. Далее следовало несколько страниц графически зависимостей, полученных ценой сумасшедшего объема расчетов на ЭВМ. Я перелистнул страницу и ахнул. На развороте, выстроенные изометрии, семейства кривых составили рельеф горного кряжа, в цен тре которого высился кратер вулкана с глубокой воронкой, соответствующей зоне схлопывания плазмы. Той воронки, чье наличие сам я интуитивно угадал в чудовищно сложном интегро-дифференциальном уравнении, как геолог, догадывающийся о наличии алмазов по самому характеру горной страны. Тут я испытал ликование и гордость...Дальше, дальше!.. Есть ли у Сандерса экспериментальные результаты?.. Есть. Вот они, экспериментальные зависимости полученных уплотнений вещества и температуры плазмы, – максимальное уплотне­ние достигало 6,7 единиц плотности воды, температура плазмы в пике "уип-эффекта" – 8 миллионов градусов... Высказывалась уверенность, что это не самый предельный результат. Прямых утверждений о пер­спективах термоядерного синтеза в статье не было! Но ведь экспери­менты проводились на гелии, наиболее близком по атомному весу к дейтерию и тритию – это само все говорит!А как выглядела у них экспериментальная методика? Вот фото­графия установки и ее схематический чертеж. Фактически это установ­ка для моделирования молний, только саму молнию сумели загнать в совершеннейшую разрядную трубку и довели время разряда до десяти наносекунд, то есть до десяти миллиардных долей секунды. Их им­пульс был в двадцать раз короче нашего – вот в чем причина их успе­ха!.. Боже мой, а где же их магнит? Магнита у американцев не было. От этого у меня в горле возник комок обидных слез, потому что я тут же постиг еще одну причину своих неудач. Продольное магнитное поле в наших опытах скручивало предварительно нитку плазмы, и та сматы­валась затем в клубок, вместо того, чтобы схлопнуться в восхититель­но плотный комочек...И вдруг меня разобрал смех. Я корчился от смеха, упав грудью на край стола, потому что вспомнил дубненского администратора, кото­рый сказал мне такие пророческие слова, ставшие бы для меня путеводной истиной, прими я их с благоговением: "Не нужен тебе этот магнит". Приступ смеха разрядил в моей душе горечь и боль. Пришла даже какая-то по-мальчишески чистая радость, как в детстве, когда сбывалось заветное. Тот факт, что я допустил нелепейшую ошибку и дал себя обойти, потускнел перед главным и ослепительно прекрасным событием: "Эффект кнута" существует, пусть даже он и называется от­ныне "уип-эффект"!.. Я заложил страницу в журнале листком календа­ря и вошел к Пересветову.

– Ты радуешься? – удивился тот. – Чего угодно я ждал, но только не такой вот радости. Скажи, откуда у тебя взялся этот твой сверхмаг­нит?– Да оттуда же, откуда мы все родом, Алексей Сергеевич! Из дет­ства. Там он у меня был сделан из старого сварочного трансформатора

и призван был так завихрить молнию, чтобы она свернулась в шаро­вую.– Я не о том, – поморщился Пересветов. – Откуда у тебя в твоем "светозарном" аналитическом решении взялось постоянное магнитное поле, вот это самое твое Аш нулевое? Вот здесь.

На столе перед Пересветовым лежал старый выпуск нашего ин­ститутского сборника, раскрытый на статье А.Н. Величко.

– Ты же видишь, Алеша, это постоянная интегрирования. Ее я приписал для общности результата. А то, что она может быть и равной нулю, мне не позволил понять как раз образ магнита, сделанного из сварочного трансформатора!

Теперь настала очередь хохотать для Пересветова.

– Ну, ты и артист, Величко! – сказал он наконец.– Да, – засмеялся и я. – Только работаю пока не по Станислав­скому. Не освоил его систему.

Я вспомнил Женю, и заболело, застонало мое сердце от осозна­ния смысла и масштабов случившегося со мною.

– Выходит, стоило вам с Рябинкиным отключить ток магнита, и вы получили бы эти результаты года на два-три раньше Сандерса?– Не совсем так. С нашим импульсным генератором, то есть при двухстах наносекундах мы бы получили... Сейчас прикинем по кривым мистера Сандерса... Так. У нас уплотнение составило бы 0,33 единицы. Но, конечно же, были бы на верном пути к успеху. Начали бы совер­шенствовать этот злосчастный генератор... Ну, и «то же нам теперь делать, Алеша? – закончил я растерянно.

– Что за вопрос? Ты опять меня удивляешь, товарищ "заслуженный артист"!.. Ты вписал в техзадание получение нейтронов от термоядерной реакции? Значит, в отведенные тебе планом два года будешь этого достигать. Реакция синтеза ядер дейтерия, как я пред­ставляю, потребует температуры миллионов в пятьдесят при плотно­сти единиц в десять. Согласись, работать тебе и твоим кадрам придется очень напористо. У Сандерса вон какие результаты, но он помалкива­ет о нейтронах, скромник этакий. И вот что, Александр Николаевич, немедленно связывайся с нашими институтскими теоретиками, ставь им задачу на моделирование всех процессов, как у американцев, на ЭВМ. Хватит тебе выезжать на одной интуиции, хватит этого шаман­ства!

Выйдя от Пересветова, я призвал к себе свои доблестные кадры и доложил им обо всем свершившемся, не пытаясь как-то ослабить впе­чатление от собственной ошибки, но стараясь при этом и не слишком то "рвать на груди рубашку". Рябинкин сказал:

– Не горюйте, Александр Николаевич, мы этому Сандер-р-рсу еще нос утрем. Очень хочется это сделать.– Кое в чем мы и сейчас дали ему фору, Петрович. – я показал схему установки в американском журнале. – Видите, они пользуются стандартными запоминающими осциллографами, благо они есть у них. А мы вынуждены были сделать электронную память внутри камеры. Это куда прогрессивнее и сгодится, когда мы пойдем в область единиц наносекунды.

Юра и Дима, как люди пока еще достаточно посторонние, храни­ли полный нейтралитет, но по их взглядам я понял: кажется, зауважа­ли, черти полосатые, чуть-чуть, но зауважали!

– Александр Николаевич, а нам с этой схемой продолжать?
– спросил Дима Бубнов. – Мы там кое-что придумали. Стало получать­ся.– Продолжать, непременно продолжать. Владимир Петрович прав, соревнование нам предстоит очень серьезное. Так что, мужики, готовьте многоканальный анализатор скоростей к опыту, как было задумано.

Оставшись один, я заглянул в конец журнала и нашел в "Персоналии" сведения о Роберте Кеннете Сандерсе. Родился в 36-м, закончил в 60-м Колумбийский университет. Получил докторскую сте­пень в 63-м. Их докторская это что-то чуть помощнее нашей кандидат­ской – однако же не заводской технолог. Когда он вывел это общее у нас двоих интегро-дифференциальное уравнение? Позже, значительно позже!.. Вот здесь же ясно написано: "...динамикой неидеальной плаз­мы начал заниматься в 1966 году". Как раз тогда администратор в Дубне пытался удержать меня от роковой ошибки!.. Да, Величко, с этим интегро-дифференциальным уравнением Сандерс разделался по-ковбойски, ничего не скажешь!.. Любопытно, какая у Сандерса жена? Господи, как это все переживет моя Женя!Этот день был у Жени "присутственный". Я забрал девчонок из сада. Слякотная погода не располагала к прогулкам. Втроем мы коро­тали время под крышей. Маша после ужина подсела к фортепиано, она разучивала новую пьесу. Дашка увлеченно составляла план своего дет­сада. Приведенная за шалость в кабинет к заведующей, она подсмот­рела на стене схему эвакуации детей и персонала при пожаре и с тех пор лишилась покоя. Планы стали ее неизбывным хобби. "А где вы с Машей спите?" – спросил я шепотом. "Вот здесь," – Дашка быстро на­рисовала двух условных человечков на прямоугольничках, обозна­чающих кроватки... А Жени все не было.В полночь, когда дочери уже давно спали, я оделся и вышел к электричке, прибывающей в 0.24. Маслянисто блестела дорога, только к ночи чуть подмерзающая тоненьким слоем льда. Среди немногих пассажиров, вышедших на перрон, была и Женя. Сжалось сердце – это не новое пальтишко с подлинявшей лисой, вязаная шапочка. Она под­няла взгляд и увидела меня.

– Вот спасибо, что встретил. Или случилось что-нибудь?

– Не беспокойся, все в порядке, дети спят, – я набрал в легкие воздуху, готовясь-выложить свою главную новость. – Впрочем, случи­лось кое-что, вернее, произошло. Выслушай...

Медленно шли вдоль берега речки к дому. Я рассказал о Сандер­се и его публикации и вдруг обнаружил, что опять ищу в Жене спасе­ние от себя самого... Я держал ее под руку. Она освободилась и сказа­ла:

– Так легче балансировать, легче идти по этим буграм. Ты рас­сказывай, рассказывай...