Звездное вещество

Черненко Евгений Иванович

– На свалке, Георгий Иванович. Он свое отслужил.– Кто дал тебе право самовольничать, Величко?

– Я не самовольничал. Все согласовано с Пересветовым.Наступила пауза. От Стаднюка, казалось, посыпались искры. Вздрагивали гневно опущенные веки, судорожно ходил кадык, пальцы раскрошили две сигареты, прежде чем он смог закурить третью. Нако­нец Стаднюк остановился передо мною, пустил вверх клуб дыма и... улыбнулся. Я даже немного опешил. Вот это самообладание!

– Согласовывать-то нужно было это со мною, Саша! Ты оказался бы приятно удивлен тем, что для твоей установки запланирована ком­ната на первом этаже.– В планировке, утвержденной главным инженером, такой ком­наты нет.– Ты так уверен? Зато есть шлифовальный участок, который не так уж и нужен нашему макетному производству. Вот чего я не пойму, как тебе удалось его быстро списать?– Он был списан еще в Дубне, а нам продан, как утильсырье по тридцать копеек за килограмм. В нашей бухгалтерии он так и числил­ся.– Скажи ты, как все чисто! Тем не менее, в не столь уж давние времена вы с Пересветовым уже ехали бы валить лес за такие подвиги! Чем же вы все таки руководствовались, принимая свое скоропалитель­ное решение?– Для циркотрона нужны магнитные поля в сотни раз меньшие.

– Ну, мало ли для чего еще понадобились бы тебе большие поля. Я думал, что ты придешь ко мне с этим вопросом и готов был дать тебе

вполне деловые предложения.

Я почувствовал правоту в словах Стаднюка и даже засовестился, мне стало жаль эту гору железа, ушедшую на переплавку. Вдруг и на самом деле потребуются большие магнитные поля?.. И тут до меня дошел наконец двойной смысл Стаднюковской правоты. "Я думал, что ты придешь ко мне с этим вопросом..." Как это было две­надцать лет назад: "Вот, если бы Величко сам напро­сился ко мне в замы..." Зачем, спрашивается, была нужна эта конспирация в планировке отдела?

– Что ты на меня так хмуро смотришь, Сашка? И стоим оба, хотя следует нам присесть да и обсудить хорошенько наши дела... Мы ведь с тобой когда-то очень хорошо работали вместе! Помнишь наш славный "Эллинг"?.. Давай все же на будущее мы с тобою договоримся, Саша, что все свои решения ты будешь согласовывать со мной.Не буду, Георгий Иванович! – я озлился и не скрывал этого.Что значит "не буду"? – грозно свел брови Стаднюк. – По должностной инструкции ты мне подчинен.Вы сказали "все свои решения", Георгий Иванович. Работать, согласовывая все свои решения, невозможно. Я начальник лаборато­рии и научный руководитель НИР, а потому принимать технические решения буду без согласования с вами, что ничуть не противоречит должностной инструкции.

– Ну-ну, – сказал Стаднюк, – рановато ты загордился только... Но хоть о результатах своей, такой самостоятель­ной, деятельности ты станешь докладывать начальнику отдела? Ты ведь уже опробовал уип-эффект на водородно-литиевой смеси, а не хвалишься. Что получилось-то?

– Нечем пока похвалиться, – хмуро буркнул я в ответ. Стаднюк смотрел на меня насмешливо. Его усмешка говорила мне без обиняков, что вот такие, как я, кончают, как правило, скверно. Посмотрим, мол, что ты запоешь к концу темы, которую курирует сам министр!

Выйдя из кабинета начальника отдела, я обнаружил, что меня трясет. Я стал подниматься к себе на второй этаж, но пошел дальше на третий к Пересветову. У Алексея Сергеевича был теперь настоящий кабинет с большим столом для заседаний и с коричневой доской во всю стену. Он сидел один, углубившись в какие-то расчеты. Я спросил:

– Тебе Стаднюк что-нибудь говорил о комнате на первом этаже, которую он якобы готовил для большого электромагнита?

– Не помню такого. Я уже запутался, кстати сказать, где у Стад­нюка прямая речь и где у него притча. Он все время старается органи­зовать какой-то недоступный моему пониманию "подтекст". Так что, может быть, он что-то и говорил, а я, грешный, принял его слова за очередное иносказание.

– Вот-вот! Он мне сейчас устроил головомойку за вывезенный в утиль электромагнит, но мне показалось, что дело не в нем.

– Ох, сидят у меня уже в печенке эти хлопоты Стаднюка! – сокру­шенно покачал головой Пересветов. – В директорском приказе функ­ция начальника Проблемного отдела была четко определена как ад­министративная и производственная. Но Стаднюк делает вид, что ничего такого в этом приказе не было. Он хочет все! И очень ориги­нально понимает разрешение Бердышева заниматься собственными научными исследованиями. "Собственные" он понимает, как несогла-суемые с научным руководителем отдела. Честное слово, я не пред­ставляю даже, что он собирается разворачивать на остатках площади первого и второго этажей.

– А твою металлоэлектронику он пытается опекать?

– Нет. Он демонстративно не приходит на третий этаж. Будто бы у нас в корпусе и нет третьего этажа. Этот "подтекст" я уже расшифро­вал. Мол, в твои дела, Пересветов, я не суюсь, так и ты не лезь в мои. Но мне непонятны пока другие его высказывания. Например, о том, что много развелось охотников ездить на чужом горбу. Мол, этот "транспортный" вопрос, уже скоро будет решаться по-другому... Слу­шай, ну его в баню! Иди себе и спокойно работай. Не те времена, чтобы нам его бояться! Кстати, ты знаешь такого Аскольда Васильевича Селезнева? Он сейчас оформляется на работу в наш отдел на долж­ность начальника лаборатории. Той самой, в которой Стаднюк будет проводить "собственные" исследования.

Разумеется, я помнил Адика Селезнева. Он стартовал у Стаднюка за год до меня. Редкостно исполнительный и аккуратный, Селезнев вошел во все дела Стаднюка, как точная бесшумная шестеренка, чего не скажешь о Величко, который все по турпоходам бегал... Такие зо­лотые ребята, как Адик, нынче большая редкость. Его-то Стаднюк ни за какие коврижки не отдал бы в цех. И он забрал его с собою в Сара­тов. Там Селезнев стремительно защитил диссертацию и стал началь­ником одного из отделов НИИ... Теперь вот Георгий Иванович, как истинный шахматист, терпя позиционные затруднения, сумел сохра­нить фигуру!При новой нашей встрече мы с Адиком "обнюхали" друг друга вполне дружелюбно. Больше того, вечером первого трудового дня Се­лезнев пришел ко мне в лабораторию, и мы с ним "врезали" разведен­ного спирта-ректификата за встречу. Видит бог, не собирался я вытя­гивать из Аскольда никаких сведений о нашем, прежнем и новейшем, общем шефе. Тому виной был спирт, нежно пахнущий свежеиспечен­ным хлебушком. На мой вопрос, что там у них в Саратове стряслось, Адик поморщился:– Понимаешь, сам-то прибор верно разработали еще до прихода Стаднюка в НИИ. Но на его долю выпала нелегкая заботушка – вне­дрение прибора в аппаратуру ракеты. Здесь он на совесть выложился! Ты знаешь Георгия Ивановича, неравнодушен человек к блеску на­град. Ну, и нашла коса на камень,только искры полетели...По словам Селезнева, многое было не по душе Георгию Ивано­вичу и в новом его назначении. Можно сказать, попал из огня да в по­лымя... Мыслимо ли строить новый отдел на базе этой Проблемной лаборатории, как то записано в приказе директора? Эти бердышевские "разведчики" разболтаны еще похлеще, чем саратовский бедлам. У них вообще нет понятия о дисциплине. Сам Пересветов, прожектер и треп­ло, в жизни не сделавший ни одной серьезной разработки, с горящими глазами ухватился за явно неподъемное дело. Другой такой же герой -наш Сашка Величко! А ты, Стаднюк, в роли администратора обеспе­чивай производственно-техническую базу для их бреда! Но ведь вся ответственность за результаты деятельности этой ясноглазой пионер­ской дружины возложена тем же приказом не на Пересветова, а на Стаднюка персонально. Придумал же Бердышев структуру отдела под стать этим своим "разведчикам"! Нет уж, дудки им, Аскольд Василье­вич, отдел создаю я, и твоя лаборатория должна стать костяком отде­ла. Хорошо бы еще Сашку на нашу сторону перетащить...Аскольд спохватился, что наговорил лишнего и начал посматри­вать на часы. Я спросил:

– А чем ты у нас будешь заниматься?

– Да есть тут у нас одна идейка. Хотим использовать спин элек­тронов

или протонов, они потяжелее, в практических целях... Извини, я тороплюсь.

Два года потом лаборатория Селезнева трудилась над поисковой НИР "Волчок" под грифом "совершенно секретно". Два десятка селез­невских кадров, набранных Стаднюком "по лимиту", угрюмо и бди­тельно хранили тайну. Скорее всего, ее просто никто не знал, потому что Стаднюк и Селезнев не очень-то посвящали их в общий замысел, нагружая конкретными узкими заданиями. С легкой руки Юры Сере­гина это называлось "Аскольдова могила"...Причина наших неудач с уип-эффектом в водородно-литиевой плазме немного прояснилась, когда Валерка Глушко выдал "детское" предложение – посмотреть уип-эффект в парах чистого лития, без во­дорода. Здесь схлопывание наступало так же исправно, как и в чистом гелии. Добавка водорода, даже в мизерных количествах, гасила уип-эффект! Стало очевидно, что виной всему большое различие в массе ядер лития и водорода. Я испытывал нешуточное потрясение. Если это принципиально, ни о какой чистой реакции УТС мечтать не приходит­ся. Приехали!.. Но почему? Каким образом проявляет себя это разли­чие в массе ядер? Собственное мое понимание уип-эффекта теперь ка­залось мне примитивным и неглубоким. Нужны были новые данные о жизни явлений, происходящих в циркотроне. Но как проникнуть в суть явлений, длящихся одну миллиардную долю секунды? С помощью ка­кого постороннего "свидетеля" понять драму взаимного "непонимания" между литием и водородом?Все это стало темой ежедневных дискуссий на "совете стаи". Так ироничная молодежь стала называть наши лабораторные совещания. На телевидении только что прошел мультфильм "Маугли", и аналогия была естественна, хотя какое-то время меня смущала собственная роль вожака стаи Акелы... В результате решили:– Черт с ними, пусть литий с водородом пока не схлопываются. Разберемся!.. Нужно все практические наши работы сейчас сосредото­чить на уип-эффекте в чистом литии. Повысить мощность СВЧ накач­ки. Переделать конструкцию циркотрона, как задумано.Коллектив разделили на две рабочих группы. Одна, во главе с Серегиным, как раз и должна была заниматься новым циркотроном. Вторая, с Герой Латниковым в качестве первой скрипки, занялась тео­ретической проработкой уип-эффекта "в двухкомпонентной смеси с различием по массе ядер". Я же сам в середине июня вышел в отпуск. И не потому, что устал и хотел отдыха. Скорее наоборот, мне предстояли в отпуске немалые труды и хлопоты. Семья Величко получила двух­комнатную квартиру. Квартиры же в наших новостройках сдавались с жуткими недоделками. Прежде чем вселиться, нужно было проводить капитальный ремонт. Надежда Максимовна взяла путевки в дом отды­ха на озере Селигер и увезла с собой племянниц. Мы с Женей за месяц вкусили счастье и горечь новоселья... Дочки вернулись в отчий дом уже на новое место.

В конце июля 72-го года установилась в Подмосковье невиданная жара и сушь. До конца сентября не выпало ни дождинки. В сухом зное, без росы и хоть какой-нибудь прохлады, душно тянулись нескончае­мые ночи, и солнце поднималось в дымной мгле. Горели леса и торфя­ники. Плотность недвижной дымовой завесы становилась все ощути­мее и безнадежнее. От дыма не было нигде спасения – на улицах, в доме, в лесу и на реке. Охватывал ужас: еще чуть-чуть и начнем зады­хаться, ничто не спасет, потому что в сотне километров вокруг не отыщешь клочка чистого от дыма пространства. Женя занялась шить­ем новых форменных платьев для дочерей к школе, втянула в это заня­тие и девчонок, поручив им шитье белых фартуков. Все были при деле. Но приходя с работы, я видел осунувшиеся личики, в момент потеряв­шие свою селигерскую свежесть. Я предложил Жене уехать с дочками куда-нибудь, где торфяники не горят.– Ты поедешь с нами? – спросила она. – Мы тебя на погибель здесь не оставим.Отчаяние охватило меня и в лаборатории. Как я и ожидал, теоре­тические изыскания наших "термоядерных волков" нечего существен­ного не показали, кроме различия в скоростях ионов лития и водорода. Водородные ядра носились быстрее тяжелых литиевых. Ну. и что из этого следует?.. Подоспел макет новой лабораторной установки. Это был циркотрон с СВЧ накачкой в 10 раз более мощной. Мои инженеры и Рябинкин поработали на славу. Уип-эффект в парах лития показал уплотнение 50 единиц. Но добавка в смесь водорода срывала схлопывание. Меняли режимы: давление, ток, напряженность поля, мощность накачки. Результат был единый – отрицательный.Как же невыносимо это состояние бессилия при неудачах! В рас­терянности разводишь руками, совсем не представляя, что еще пред­принять. Подходишь к раскрытому окну и с тоской смотришь, как торчат из желтовато-сизой дымной мути верхушки молодых сосенок. Со злым прищуром светит в опаловой мгле задымленных небес солнце. И липнет к телу мокрая рубашка, теряющая свежесть через полчаса после одевания. Напрасно пролистываешь в библиотеке института иностранную периодику, напрасно роешься в толстенных томах | "Рефератного журнала" за последний десяток лет. Никто еще не стал­кивался с проблемой, в которую уперлась тема "Дебют". Никто в мире вообще еще не дошел до идеи термоядерного циркотрона. Ни у кого не возникло претензии – получить УТС в чистом протонно-литиевом цикле. Но не радует этот приоритет. Не дикостью ли было принимать­ся за исследование чистой реакции, требующей куда более жестких ус­ловий, чем дейтерий-тритиевая? Ведь и в дейтерий-тритиевых проектах успехи весьма искушенных научных коллективов пока более, чем скромны. По Сеньке ли шапка, товарищ Величко? Вернее, по Саньке ли шапка? Вот так!..Стала в те дни мне казаться собственная моя деятельность какой-то безнравственной претензией на исключительность, тем более по­стыдной, что она приобрела министерские масштабы и обойдется го­сударству в миллион рублей, пущенных на ветер. Все валилось у меня из рук. Благо, "стая" почти вся оказалась в отпусках и не видела, что ее доблестный Акела выбросил себя на свалку самоуничижения и валяет­ся там, как шелудивый пес. Меня сковывала вялость и робость. Домой я приходил поздно, хотя мои долгие размышления, прикидки и расче­ты по вечерам в лаборатории можно было без греха оставить. Просто, я страшился смотреть в глаза Жене.Облегчение пришло в конце сентября... С вечера закрапал роб­кий дождик, но еще не верилось в его серьезность. Разве такой спра­вится с подземными пожарами в торфяниках, если его следы тут же высыхают на асфальте?.. Ночью мы проснулись под настойчивый и деловитый шум обильно льющейся с неба воды. Так отраден был телу и душе влажный холод, втекавший в окно и разбудивший нас. Душа принимала очищение. И меня потянуло на исповедь. Женя мало что поняла в сути переживаемой мною научно-технической драмы, но чут­ко уловила истоки моих душевных мук. Она поняла, что ее милый Са­нечка просто-напросто запаниковал, как мальчик, отбившийся в лесу от взрослых. Она для начала успокоила меня. Чем? Пожалуй, я не смог бы дать себе в этом полный отчет. Тоном ли тихой ночной речи, ис­кренним ли доверием к этой моей исповеди? Или нежным объятием? Или тем поцелуем в мои закрытые веки, каким она, случалось, утешала и дочерей своих, склонных к меланхолии так же, как и их папочка?.. Когда же я успокоился, благодаря исповеди и ночному дождю, и жаж­да жизни восстановилась в моей душе, она спросила далеко не с напу­скной строгостью: