Звёздные войны. Последствия. Конец Империи
Шрифт:
Ее оппонент — оришен Толвар Вартол. Оришены — странная раса. Двое родителей производят на свет двух детей, каждый по одному, а затем, дав своему потомству жизнь, умирают, обеспечивая тем самым постоянную численность живых оришенов. Каким образом у них вообще возникла хоть какая-то популяция, остается загадкой, ответ на которую не готов или не в состоянии дать ни один оришен. Когда-то они были мирной расой, занимавшейся в основном земледелием. Их планету Ориш покрывала буйная растительность, — хотя Мон никогда там не бывала, она видела виртуальные образы, служившие памятным архивом той планеты, которая показалась ей пасторальным раем. Но так было лишь
А потом наступил день, когда оришены нанесли ответный удар. За многие годы у них накопилось достаточное количество пестицидов и удобрений.
Они сделали бомбу. И взорвали ее.
Бомба уничтожила имперцев на Орише, но вместе с тем отравила планету — почву, воду, даже атмосферу.
Сейчас в живых осталось не так много оришенов — в лучшем случае несколько тысяч. И теперь они живут не на своей планете, а в скелетоподобной сети станций и туннелей над ней.
Толвар Вартол — один из выживших. Мон читала его мемуары. Когда-то он был химиком и помогал создать оружие для уничтожения собственной планеты. В своей книге он описывает красоту родного мира, теперь превратившегося в руины. Он пишет о заваленных трупами реках, об огромных братских могилах. И еще он повествует о том дне, когда Империя бежала, покинув Ориш и его народ, поскольку погибло все, что представляло для нее хоть какой-то интерес. Вартол называет тот день «триумфальным» и считает примером того, на что порой приходится идти ради борьбы с Империей.
Тот же самый дух борца за выживание Вартол привнес с собой и в политику. Он вполне авторитетно гарантирует Галактике, что лучше кого бы то ни было знает цену самопожертвованию ради сохранения жизни и свободы.
Он харизматичен. Он полон гнева. И гнев его праведный...
Но прав ли он?
Так или иначе, он мелькает в каждом новостном выпуске Голосети. Каждый раз он атакует Мон — что, на ее взгляд, вполне логично, если он и в самом деле хочет победить.
Однако она тоже хочет одержать верх.
Я намерена остаться на посту Канцлера, — заявляет Мон. — Но пока я точно не знаю, как нам победить. Так что, советник, советуй. Слушаю тебя. Как нам выиграть выборы? Как мне убедить Сенат проголосовать за меня, а не за него?
Окси садится по другую сторону стола и, задумчиво пожевав губами, начинает размышлять вслух:
Внешне вы и так все делаете правильно. Вы распределяете ресурсы и инфраструктуру среди планет, пострадавших от Империи и от вакуума власти, который образовался, когда Империя была изгнана. Вы сохранили сильную армию, несмотря на то что угрозы со стороны Империи больше нет, но в то же время вы постарались, чтобы армия Новой Республики не выглядела слишком сильной, дабы не создавать впечатление, что вы пытаетесь навязать свою волю ослабленной Галактике. Кашиик...
Кашиик, — повторяет Мон, и слово это кажется ей тяжелым камнем, упавшим в чистую спокойную воду. — С Кашииком... все сложно. Сенат воспротивился нашему вмешательству на этой планете, и тогда туда отправилась Лея, втянувшая нас во все это. Учитывая нашу дружбу...
...выглядит так, будто вы одобрили тайную операцию.
А поскольку усилия Леи увенчались успехом, я не могу от этого откреститься.
Окси поднимает палец, словно проверяя направление ветра.
Не торопитесь открещиваться. Да, для некоторых в Сенате это лишь повод для упреков, но и голосов в вашу поддержку прибавилось, что весьма неплохо после Дня освобождения. Кашиик стал нашей победой.
Ради этой победы мы выступили наперекор Сенату и пошли против его воли.
Руководящая роль может означать в том числе и неповиновение.
Палпатин тоже не захотел никому повиноваться.
Как и Лея. И вы — не Палпатин.
Лея. Еще одна сложность. Да, это вопрос политики — ее подруга открыто пошла против нее, но, естественно, это палка о двух концах. Мон тоже бросила ей вызов. Она не смогла решить вопрос с Кашииком, не смогла убедить Сенат. Но опять-таки — пыталась ли она по-настоящему? Она надеялась обходиться с вновь реформированным Сенатом мягко и осторожно, чтобы не показалось, будто навязывает им свое мнение. Но возможно, руководящая роль требовала чуть больше напористости, столь свойственной Лее.
Лея... Это вопрос не только политики, но и эмоций. Они, по крайней мере отчасти, предали друг друга. И от этого у Мон сжимается сердце.
Вам нужно сосредоточиться на решении какой-то определенной проблемы, — говорит Окси. — И одна из таких проблем — преступность. Там, откуда уходит Империя, пышным цветом начинает цвести криминал. Преступные синдикаты борются за влияние. Можно сделать ставку на борьбу с преступностью, стать кандидатом, который выступает за закон и порядок, но не тяготеет к автократии. Или в очередной раз поднять вопрос о Кашии- ке, чтобы вновь привлечь на свою сторону Лею...
И тут, как по сигналу...
В дверь просовывается голова одного из протокольных дроидов Канцлера. Металлическое лицо покрывает белая матовая эмаль.
Канцлер, — произносит дроид R-K77 с отчетливым чандрильским акцентом, — вас срочно просят о встрече.
«Ну конечно. Каждый хочет немедленного исполнения своих желаний».
Кто?
Принцесса Лея Органа из Алдераанского сектора.
«Наверное, у нее уши горят».
Она сказала зачем? — спрашивает Мон.
Нет, Канцлер, — отвечает дроид. — Сказала лишь, что это крайне важно. И просила назвать вам код К-один- ноль.
Это код Альянса повстанцев: «Выйти из боя и перегруппироваться». Последний раз они пользовались этим кодом, когда получили сигнал с Хота, после того как Империя атаковала их базу.
Ответь ей, что я скоро буду.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Теммин сидит на мягкой кушетке. Синджир расхаживает перед ним.
— С ней все будет в порядке, — говорит Синджир Тем- мину. — Джее вместе с твоей матерью, а каждая из них покруче нас с тобой, вместе взятых, парень. Тебе совершенно не стоит беспокоиться. Они отлично справятся. Вот увидишь — они голыми руками сбросят Империю с небес на землю. Я за них вообще не волнуюсь и тебе не советую.
Синджир лжет, и мальчишка это понимает. Обычно бывший имперец прячет свои чувства за непроницаемой маской, полной высокомерного презрения. Но теперь в маске появилась трещина, сквозь которую просачивается тревога. В каждом его слове чувствуется дрожь от страха, каждый слог — словно прикосновение к оголенному нерву.
Только теперь Теммин начинает понимать, что представляет собой помещение, где они расположились. Это Детская — или зачаток таковой. Парень уже минут десять неосознанно таращился на округлый яйцевидный предмет у дальней стены, но только теперь до него доходит, что перед ним колыбель, которой предстоит окружить заботой будущего ребенка. Над ней голографический