Звездный танец
Шрифт:
К его тощей талии были привязаны все остальные ингредиенты: пять «груш» для питья, каждая содержит по-иному окрашенную жидкость. Я сразу определил источник своего подсознательного напряжения и расслабился: мне не хватало вибрации воздушного кондиционера и привычного ощущения тяги воздуха. Две радиальные страховки поддерживали Рауля в центре сферы, в полусогнутой позе, типичной для невесомости, и ему нужно было, чтобы воздух был неподвижен, даже если это серьезно ограничивало его рабочее время. (Вскоре выдыхаемая двуокись углерода образует сферу вокруг его головы; он будет слегка вращаться на своих страховочных веревках, и сфера станет вытянутой; к этому времени ему нужно будет закончить то, что он делает. Или сместиться в сторону. Мне самому придется двигаться осторожнее, крадучись, как и остальным.) Он пронзил одну из груш своим шприцем и набрал требуемое
Он втянул в свой шприц воздух, воткнул в середину шара и выпустил.
Шар, заполненный большим количеством воздуха, расширился до почти прозрачного золотого мыльного пузыря, по поверхности которого лениво кружились, сменяя друг друга, радужные переливы узоров. Пузырь достигал почти метра в диаметре. И снова Рауль отнял шприц.
Наполняя его по очереди из груш с виноградным, томатным соком и непонятным зеленоватым желе, он заполнил внутренность золотого пузыря круглыми бусинами фиолетового, красного и зеленого цветов, стряхивая их со шприца, когда они образовывались. Они сияли, мерцали, сталкивались друг с другом, но не сливались. В конце концов золотистый пузырь заполнился елочными шарами разного размера — от виноградины до грейпфрута, переливающимися всеми цветами радуги, отражающими цвета друг друга. Поток Марангони — градиенты поверхностного натяжения — заставлял их вращаться и кувыркаться вокруг друг друга, как борющиеся котята. Некоторые пузырьки были из чистой воды, и они отличались такими радужными переливами, что ужасно хотелось проследить за каждым в отдельности.
Рауль перемещался, чтобы получить глоток свежего воздуха. Гигантский шар он вед на буксире, придерживая ладонью, к которой тот радостно при— клеился. Я знал, что если бы теперь Рауль резко ударил по нему, то вся конструкция одним махом превратилась бы в один большой пузырь, по поверхности которого цветные полосы размазались бы, как слезы (снова из-за потока Марангони). Я думал, что Рауль так и собирается сделать.
Главная панель управления светом была пристегнута липучками к его груди. Он набрал коды шести концентрированных световых пятен, уверенной рукой сфокусировав их на сверкающем, как драгоценность, пузыре. Другие источники света потускнели и погасли. Комната блистала разноцветными огнями. Грани рукотворного драгоценного камня отбрасывали блики во всех направлениях. С кажущейся небрежностью Рауль подтолкнул мерцающий шар, тот стал вращаться, и Городской Зал утонул в его сверхъестественном радужном огне.
Плывя в воздухе впереди шара, Рауль установил свой «Мюзикмастер» на режим внешних динамиков, прицепил его липучками к бедру и начал играть.
Сначала — долгие незатухающие теплые тона. Шар трепетал им в такт, отвечая на их вибрации, выражая музыку визуально. Затем расплывчатые трели в более высоком регистре, с аккордами, имитирующими деревянные духовые инструменты, поддерживаемые замкнутой секвенцией в среднем регистре. Шар словно дрожал, пульсировал от избытка энергии. Возникла простая мелодия, изменилась, вернулась, снова изменилась. Шар блистал в совершенном контрапункте. Тон мелодии изменялся от контрабаса до скрипки, затем к органу, потом к чистой электронной музыке, и снова назад, и шар отражал каждое изменение с изящной точностью. Появилась басовая тема. Рожки. Я оторвался от стенки, одновременно для того, чтобы уйти из сферы дурного воздуха, а также чтобы под иным углом взглянуть на драгоценность. Другие поступали аналогично, перемещаясь осторожно, пытаясь органично войти в искусство Рауля.. Спонтанно мы начали танцевать, перебрасываемые музыкой так же, как сверкающая драгоценность, в буйстве красок, которые шар отбрасывал по сферической комнате. Оркестр был пристегнут к бедрам Рауля, и в этом действе мы стали марионетками в невесомости.
Всего лишь импровизация; без соответствия стандартам концерта. Простое групповое упражнение, наслаждение чистым физическим комфортом невесомости и совместное осознание этого факта. Это, если хотите, напоминало пение вокруг костра, попытку подпевать незнакомым мелодиям любимых песен друг друга. Только Гарри воздержался, паря как-то «боком» со странной неуместной грацией полярного медведя в воде. Он таким образом стал чем-то вроде второго центра танца, стал объективом камеры, к которой Рауль направлял свое творение, а мы наше. (Рауль и Гарри по— дружились мгновенно — трещотка и молчун. Они восхищались мастерством друг друга.) Гарри перемещался неторопливо, впитывая нашу радость и излучая ее назад.
Рауль мягко подтянул веревку, и у него в руках оказалась большая проволочная петля, размер которой можно было менять. Он сделал ее чуть больше, чем сверкающий драгоценный пузырь, захватил его в петлю и тотчас быстро ее увеличил. Те, кто видел поверхностное натяжение, только замаскированное гравитацией, не имеют никакого представления о том, какая это могущественная сила. Переливающийся пузырь стал вогнутой линзой приблизительно трех метров в диаметре, в пределах которой роились многоцветные выпуклые линзы, и каждая из них была в буквальном смысле слова совершенна. Рауль ориентировал ее по направлению к Норри, добавил три лазера малой мощности с боков и заставил линзу вращаться подобно Колесу Кали. И мы танцевали.
Через некоторое время рядом со шлюзом загорелся огонек, означающий, что кто-то «стучит в дверь». Я должен был бы вздрогнуть от неожиданности
— к нам редко заходят посетители, — но я не обратил внимания, поглощенный танцем в невесомости и гениальностью Рауля, отчасти и своей собственной гениальностью, выразившейся в том, что я взял его на работу.
Шлюз открылся, впустив Тома Мак-Джилликади— что должно было меня чертовски удивить и испугать. Я понятия не имел, что он собирается нанести нам визит, и поскольку его не было на рейсовом корабле, на который я только что посадил Йенга и Дюбуа, это означало, что ему пришлось воспользоваться весьма дорогим специально зафрахтованным судном, чтобы сюда попасть.
Что означало катастрофу.
Но я был как в теплом тумане, поглощенный танцем и, возможно, слегка загипнотизированный сверкающим калейдоскопом Рауля из виноградного сока, томатного сока и желе из лайма. Возможно, я даже не кивнул Тому в знак приветствия и, понятно, совершенно не был удивлен тем, что он тогда сделал. Он присоединился к нам. Без малейшего колебания он сбросил тапочки с липучками, в которых пришел из гардеробной шлюза, шагнул в воздух и присоединился к нам внутри сферы, используя провода, на которых был расчален Рауль, чтобы расположить себя так, что наш узор в виде треугольника стал квадратом. И тогда он стал танцевать с нами, подхватив наши движения и ритм музыки.
Он заслуживал одобрения. Он был в чертовски хорошей форме для человека, занимавшегося всей нашей бумажной работой, но бесконечно более важно то (поскольку земная физическая подготовка столь бесполезна в космосе), что он действовал явно без локальной вертикали и наслаждался этим.
Теперь я действительно был изумлен до мозга костей, но не подавал виду и продолжал танцевать, стараясь, чтобы Том не заметил, как я наблюдаю за ним. Норри, танцевавшая напротив меня, поступила так же, а Линда, наверху, похоже, и на самом деле ничего не замечала.
Изумлен? Да меня как громом поразило. Единственный фактор, из-за которого нам пришлось отвергнуть шестнадцать студентов из наших семнад— цати, был той же штукой, из-за которой списывали строительных рабочих Скайфэка, и то же самое причиняло неприятности восьми работникам Скайлэба из девяти в прошлом, когда проводились первые эксперименты по жизни в невесомости: неспособность жить без локальной вертикали.
Если вы принесете золотую рыбку на орбиту, (бригада Скайлэба это сделала), она будет беспомощно барахтаться в шаре воды. Покажите рыбе явно видимую точку Отсчета, поместите плоскую поверхность вплотную к водной сфере, (которая тогда сразу превратится в совершенную полусферу), и рыба решит, что плоская поверхность — это речное дно, и соответственно сориентирует свое тело. Уберите пластину, или добавьте вторую (ни одной локальной вертикали или слишком много), и золотая рыбка скоро погибнет, запутавшись насмерть. Скайлэб был специально построен с тремя различными локальными вертикалями в трех главных модулях, и восемь из девяти работников доверчиво и хронически приспособились к локальной вертикали в том модуле, куда попали сначала, не задумываясь об этом сознательно. Путешествие через все три модуля подряд доводило их до головной боли; они ненавидели адаптер в доке, который был разработан так, чтобы не иметь никакой локальной вертикали вообще. Физически невозможно получить головокружение в невесомости, но они говорили, что ощущают себя так, будто у них кружится голова всякий раз, когда их лишали возможности видеть поблизости вполне определенные «пол» и «стены».