Звездолет «Иосиф Сталин». На взлет!

Перемолотов Владимир Васильевич

Сэр Уинстон Черчилль, Канцлер казначейства, отложил одно письмо и протянул своему гостю второе, пришедшее в том же конверте.

Его гостем сегодня был руководитель МИ-6. На лице его читался явный скептицизм, но он все-таки взял письмо и углубился в бумагу.

Черчилль глядел в окно и постукивал пальцами по столешнице.

Большевики, большевики, большевики… Нигде нет от них спасения. Пока красную заразу удалось вбить в прежние границы Российской Империи, но не сиделось там большевикам. Где тихо, где внаглую, они лезли в Европу через свой

Коминтерн. Черчилль, вероятно, как никто в этом мире, понимал заокеанского миллионера. Как и тот, он видел то, что отказывались видеть другие. Но, слава Всевышнему, у него были рычаги влияния.

Три минуты гость читал, а потом вернул письмо хозяину. Высоко поднятые брови его красноречиво говорили о реакции на новости.

– Вам что-нибудь известно об этом?

Тот пожал плечами, глядя на него спокойно и даже доброжелательно.

– Один сумасшедший ученый не может стать угрозой Великобритании. Так что беспокойство мистера Вандербильта мне представляется излишним… Армия и флот позволят нам защитить страну от любых посягательств большевиков! Слава Богу, который любит Англию, у нас есть все, что необходимо!

Лицо Черчилля изменилось. Только что это было лицо человека, ожидавшего встретить понимание, но прошло мгновение, и в нем не осталось ни теплоты, ни понимания.

– Ваш оптимизм не внушает оптимизма мне… – сухо произнес он. – Британия, между прочим, вечна именно оттого, что мы внимательно смотрим по сторонам и замечаем то, что может угрожать нашей Родине!

Что бы вы ни думали, а человек, о котором нам пишут из-за океана, опасен.

Он взял письмо и, аккуратно сложив его, убрал в конверт.

– Не сам, конечно, а своими идеями, которые собирается довести до большевиков. Я не знаю, сколько истины в его измышлениях, но знаю упрямство красных. Если там что-то есть, они обязательно доведут дело до разрушительного конца, и я с трудом смогу представить последствия этого.

Его собеседник пожал плечами.

– Не думаю, что это возможно…

– А это неважно… Тут есть адрес. У вас есть кого посадить перед домом этого профессора, чтоб мы могли узнать наверняка, заинтересовало это русских или нет?

– Ну. Если вы считаете это важным.

В глазах МИ-6 светилось не понимание, а недоумение.

– Не так давно немцы не поверили в то, что танки стали реальностью, и поплатились за это на Сомме. Мне бы не хотелось, чтобы мы уподобились им. Если большевики заинтересуются тевтоном, то вы обязаны будете предпринять все необходимые меры, чтоб до Москвы он не добрался.

– Любые меры? – осторожно поинтересовался разведчик. Это слово его озадачило. Оно было редким в его лексиконе.

– Да, – повторил канцлер казначейства. – Любые!

САСШ. Вашингтон

Март 1928 года

…Мистер Вандербильт, владелец заводов, газет, пароходов и многого другого, сложил письмо, сунул его в боковой карман, положил подбородок на сцепленные ладони, а те – на позолоченного серебра

рукоять трости и стал смотреть в окно. Плавное покачивание рессор не успокаивало, а, напротив, поднимало в душе мутную злобу от недавнего разговора.

Даже вереница зеленеющих деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что и тут недавно шумели демонстрации.

Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.

Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз восьмого марта шофер был свободен. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное, повернулся и вопросительно глянул на босса.

Нет, Чарли, конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента…

Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.

Ему не верили! Ему никто не верил!

Что же делать?

В вопросе, часто задаваемом миллионером самому себе, чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма видел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь, обломав когти на Польше и Германии, вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы, и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех – и Конгресс, и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.

Миллионер не задавал вопроса «Почему». Вопрос имел значение риторического.

С одной стороны, торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшую в Мировой, продать можно было все, что угодно.

А с другой стороны, что тоже было совсем недурно, головы об Азии должны были болеть у Великобритании и Франции. Таким образом, сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних, а золото – сильнее принципов и здравого смысла.

Правительство верило большевикам, а он – нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей, – не верил. Особенно после того, как получил посылку от своего конфидента в СССР мистера Гаммера. И кто-то еще пытается убедить его, что там не осталось умных людей! Идиоты!!! Нет, большевики ни перед чем не остановятся и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки!

Иногда он казался себе Ноем, стремящимся объяснить тупым согражданам неизбежность Потопа или ангелом с трубой, что должен был вострубить, но от этого ничего не менялось.