Звёзды — холодные игрушки

Лукьяненко Сергей

— Как компания решит. Хотя мне тут не очень нравится, — признался я. — Жарко слишком. И местные… совсем уж хмурые.

— А чего им веселиться, у них через неделю сезон коллективной эфтанзии, — хмыкнул доктор. — Личинки дозревают, надо обеспечивать свободные пространства. Ладно… Петя. Счастливо долететь.

— Спасибо, — я начал быстренько отступать к двери.

— Сувениры хоть прихватил? — спросил доктор.

— Конечно, — похлопав по карману кителя сказал я. Медсестры очень неуверенно засмеялись.

— Обязательно заглядывай, Петя, — помолчав сказал врач.

— Хорошо, Костя, — я вышел.

Все,

главная проблема снята. Допуск получен.

Я прошел в корпус Контрольного Центра. Там было полно морпехов, пришлось достать пропуск и нести его в руке. Я долго искал свободного диспетчера, наконец какой-то угрюмый парень внес мои данные в компьютер и подписал последние пункты разрешения. Мой челнок уже заправили и проверили, я отдал диспетчеру талоны на две с половиной тонны керосина и подтвердил отсутствие претензий.

Вот теперь совсем все, пожалуй.

До старта оставалось полтора часа. Можно было попросить кар, но я решил прогуляться до челнока пешком. Когда еще сюда попаду?

На Хикси я прилетел с грузом простым и не хлопотным. Картинами. Ну, знаете сами — маленькие такие, пятнадцать на десять сантиметров, в деревянных рамочках и под стеклом. На каждой — клочок моря, деревья на берегу, в небе луна, а по воде — серебристая дорожка. Художники честно старались обеспечить максимальное разнообразие, поэтому кое-где в море мелькали паруса, в небе летели птицы, или луну затягивали облака. В общем-то зря они это делают, зрение хиксоидов куда совершеннее нашего. Им хватает той индивидуальности, которую придает картине выпавший из кисточки волосок или отпечаток пальца на темпере.

Обратно я вез груз еще более незатейливый — пластинки кортризона. Кажется, у хиксоидов они тоже служат украшениями. Но на Земле из пластинок делают самые лучшие бронежилеты и обшивку для новых моделей челноков. Хиксоиды не протестуют, хоть и могли бы воспользоваться Законом о Неправомерном Использовании. Видимо считают, что люди хотят видеть свои корабли более красивыми.

Моя птичка из самых старых, обшита керамикой. Это разработанная еще полсотни лет назад «Спираль», двадцатитонный челнок с небольшим грузовым отсеком. Конечно, он переделан, но внешне — практически не изменился. С Земли «Лапоть» — что поделаешь, форма такая, что прозвище к «Спирали» прилипло навсегда, запускают стареньким, хоть и модернизированным «Протоном». Это ощущения не из приятных. Как говорят: «У чужих приятно взлетать, на Землю приятно садиться».

У пропускного пункта на взлетное поле я последний раз предъявил пропуск и засунул его в карман. Все. Пора домой, пора-пора…

Обходя туши челноков я двинулся к взлетной башне. «Спираль» уже заканчивали выдвигать на позицию, но персонал еще не отошел, и я ускорил шаг. Всегда интересно поглазеть на чужих.

Команда была смешанная. Два исполинских, под три метра, хиксоида. Этакие серые богомолы. С виду жутковатые, но на самом деле, говорят, чертовски хрупкие создания. Я сам видел однажды, как хиксоид запнулся, упал, и переломил одну из опорных лап. Вот и сейчас хиксоиды стояли в порядочном отдалении от челнока. Двигали его три странных существа, похожие на черепах, но не в панцире, а покрытые складчатой кожей. Временами из складок высовывалось длинное тонкое щупальце и плавно сдвигало челнок на метр-другой.

Один из хиксоидов

двинулся мне навстречу. Пасть — ну не поворачивается у меня язык ртом ее назвать! — распахнулась, и хиксоид проскрежетал:

— Пилот?

Я кивнул, борясь с желанием предъявить пропуск. Не их это дело, документы мне сверять.

Хиксоид отступил. Дождавшись, пока «черепахи» отползут от «Спирали» я направился к люку. Трап «черепахи» тоже подвинули, спасибо им. Оттянув утопленную ручку я открыл люк. Покосился на хиксоидов, наблюдавших за мной, я вошел в челнок.

Чем меньше с чужими общаешься, тем меньше дров наломаешь. А то ляпнешь что-нибудь, внешне абсолютно безобидное — и вызовешь дипломатический кризис. Например, желать хиксоидам здоровья и долгой жизни сейчас было бы колоссальным издевательством.

В челноке было здорово. Прохладно — все-таки теплоизоляция будь здоров! Пахло кожей и пластмассой. И чуть-чуть электричеством — даже не озон, а какой-то неуловимый специфический запах обилия электронной аппаратуры. И совсем немного пряностями — я их месяца два назад перевозил, при посадке несколько упаковок лопнули и разлетелись по грузовому отсеку…

Шлюз был крошечный. Маленький пульт управления дверьми, шкафчик со скафандром, который я полгода не одевал. Дверь в рубку и дверь в грузовой отсек. Я включил герметизацию, и пока в стене гудели сервоприводы, подтягивая люк, наглухо запирая челнок, пошел проверить груз.

Кортризон — штука очень легкая. Пластинки, в точности соответствующие размерам привезенных мною картин, были упакованы в прозрачную пленку и принайтованы к стенам. На каждой упаковке аккуратно выведена масса и обозначен центр тяжести. Сверяясь со стандартной таблицей я прикинул балансировку челнока.

Великолепно. Никаких проблем. Наверное, педантичные хиксоиды, которые лишь в искусстве ценят индивидуальность, привлекли для укладки груза Счетчика.

Я запер грузовой отсек, запустил откачку воздуха и прошел в рубку. Подковка пульта тлела желтыми дежурными огнями. Активировав главный компьютер я включил связь и общее тестирование систем. Уселся в кресло, застегнул ремни.

Справа от меня тоже полагалось стоять креслу, для второго пилота. На самом деле там стоял джампер, алюминиевый цилиндр метровой высоты. Я похлопал его по прохладному боку.

Глупо относиться к двумстам килограммам проводов и микросхем, как к живому существу. Скорее уж можно здороваться с компьютером. Но у каждого свои причуды.

— Контрольный Центр — борту тридцать шесть — восемнадцать, «Трансаэро», — донеслось из громкоговорителя. — Готовы?

— Борт тридцать шесть — восемнадцать — Контрольному Центру. Почти готов.

— Стартовая башня дает десятиминутный отсчет. Время принятия решения — плюс три минуты.

— Вас поняли. Ждем подтверждения.

Я смотрел, как машина заканчивает тестировать свои собственные цепи, программы, резервный компьютер, системы челнока. Через две минуты сорок секунд включил связь и доложил:

— Борт тридцать шесть — восемнадцать — Контрольному Центру Хикси. К взлету готов.

— Удачи, пилот.

Как там говорил Гагарин? «Поехали»…

На экране дисплея недоуменно замигал силуэт челнока, обозначающий его положение в пространстве. Шаттл утратил равновесие. Шаттл покачивался, задирая нос в белое небо.