Звезды над Занзибаром
Шрифт:
Молнии прорезали облака. Затем раздался удар грома, и эхо его раскатов постепенно слабело и затихало. И тут небо словно разверзлось: вода с крыш низвергалась настоящим водопадом, как из ведра поливая стены домов, вдоль узких улиц неслись бурные реки, в мощных водоворотах кружились грязь, хлам и отбросы. Гнилостные запахи города, жуткая вонь — все было смыто, в воздухе разливалась соленая свежесть моря.
Словно весь город дочиста отмыли в море.
Салиме было безразлично, что ветер и дождь задувают в открытое окно и вся ее одежда вымокла — может быть, ей удастся
В затихающий грохот и треск грома ворвались громкие взволнованные голоса, перемежающиеся всхлипываниями. Салима сглотнула, вздрогнула и бросилась через покои и вестибюль, вниз по лестнице и столкнулась с Холе, бежавшей навстречу.
— Салима, ну где же ты прячешься? — воскликнула та, смеясь.
Страх отпустил Салиму, она глубоко вздохнула. Радость Холе означала одно — все хорошо. Нескрываемая радость сделала ее еще прекраснее. Ее огромные темно-карие миндалевидные глаза сияли, безупречная светлая кожа порозовела и даже ее темные, как кофе, волосы, казалось, светились изнутри. Сестра заключила Салиму в объятья, и та почувствовала ее бархатистую кожу, гладкость ее шелковых одежд и вдохнула присущий лишь ей аромат роз и франжипана.
— Они появились! Корабли отца скоро будут здесь! — ликовала Холе. — Кто-то из рыбаков видел их в море, но не смог подойти к ним из-за шторма. Через два или три часа они будут в порту — уже скоро! Ох, а еще столько дел! — спохватилась она и тут же умчалась.
Теперь все хорошо . Салима стояла, как оглушенная, ее учащенный пульс постепенно приходил в норму, потом широкая улыбка разлилась по ее лицу.
Да, теперь все хорошо. Аль-Хамду ли-Ллахи , я счастлива!
Давно стемнело, а флот султана все еще не встал на якорь. Вновь ожили утихшие было страхи во всех дворцах: в Бейт-Иль-Сахеле, Бейт-Иль-Хукме и особенно в Бейт-Иль-Ваторо. Теперь волновались еще и за Меджида, отправившегося в бурю на двух утлых суденышках встречать отца.
— Они все пошли ко дну! Все! — прошептал кто-то.
— Да нет, это шторм помешал им, — возразил другой.
— Но ведь действительно ничего не видно, ни одного судна! — вмешался третий.
Тут раздался чей-то испуганный крик:
— Солдаты! Мы окружены и заперты здесь!
— Немыслимо! — закричали сразу несколько человек.
— Да посмотрите же сами! Нас окружила целая армия!
Во дворце разразилась буря, едва ли не такая, как за стенами здания. Салима, вместе с матерью жившая в Бейт-Иль-Хукме, вместе с толпой рванулась к окну, и они распахнули ставни. Перед ними предстало призрачное видение: темная ночь, темнее которой трудно было себе вообразить, ни луны, ни звезд, только ветер и — насколько хватало глаз — красноватые огоньки фитилей от ружей наизготовку.
Салима почувствовала дурноту. В темноте было не распознать, кто окружил дворец, — чужие солдаты или армия султана, перебравшаяся через стены. До сих пор присутствие аскари, солдат — в большинстве своем набранных в далеком Белуджистане, — Салима всегда ощущала как защиту. Но сейчас эта ее уверенность пошатнулась. Неужели кто-то хотел извлечь выгоду из отсутствия султана и переманил армию на свою сторону? Или же острову угрожает большая опасность, и солдаты готовы защищать дворец?
Где-то захныкал ребенок, за ним второй, и вот уже во все горло вопили все. Одни женщины плакали или перешептывались, высказывая различные предположения, другие усердно возносили молитвы Аллаху.
— Подожди меня здесь, дитя мое, — услышала позади себя Салима шепот матери и почувствовала, как та на секунду сжала ей плечо и тут же отняла руку. Она повернулась лицом к Джильфидан. — Я пойду посмотреть.
— Мама, не ходи, останься! — пронзительно закричала Салима, но мать уже скрылась. За ней выбежали еще две женщины. Салиму окружали другие женщины султана и прислужницы, сводные братья и сестры, другие дети… Она же почувствовала себя вдруг — одинокой.
Сразу после этого внизу послышались голоса — кричали женщины и бранились солдаты. Потом все стихло. Стояла жуткая тишина, но, по крайней мере, выстрелов слышно не было. И тут же вспыхнула искра надежды, что это какое-то недоразумение, и все это лишь испытание, ниспосланное Аллахом. Искра надежды, которая затеплилась в эту мрачную бурную ночь и которая вспыхнула ярким пламенем, когда Джильфидан и ее спутницы вернулись целыми и невредимыми…
— Мама… — всхлипнув, Салима обхватила мать и прижала ее к себе так крепко, насколько у нее хватило сил.
— Не бойся, — прошептала Джильфидан. — Завтра утром все разъяснится.
Однако Салима видела, что лицо матери было мертвенно-бледным, а еще вполуха она услышала, как те женщины, что тоже побывали внизу, шептали другим:
— …а если мы не будем вести себя тихо, то они нас перестреляют.
Это была тревожная ночь. Никто не мог спать, кроме детей, которые плакали от усталости, а потом все же уснули; Салима тоже немного подремала на руках Джильфидан.
Когда забрезжило утро, ветер сменил яростный вой на тихий шепот и мягко и бережно развеял облака, постепенно открывая чистое голубое небо. Но то, что предстало робким взглядам, брошенным из дворцовых окон, было, может быть, еще ужаснее, чем то, что нагнало столько страху в последнюю ночь. Неповрежденный штормом флот султана был на месте, не снесло ни единой мачты.
Однако не кроваво-красные флаги реяли на этих мачтах ранним утром. А черные, как смоль.
Султан скончался.
8
Траур на Занзибаре черного цвета.
Черными были флаги, которые были развешаны повсюду. Черными были грубые ткани, из которых кроили траурные одеяния; черным был едкий запах краски индиго, которой окрашивали эти ткани и который, казалось, пропитал весь воздух; его не могли заглушить никакие благовония и духи, даже розовая вода.