Звезды расскажут, комиссар Палму!
Шрифт:
В половине шестого у входной двери раздался приятный шорох. Благословенная старушка почтальонша! Она не стала подвергать мое терпение испытанию, а ведь у нее тоже был выходной! Шорох означал: она принесла воскресный номер ведущей газеты — остальные я просматривал у себя в кабинете. Все! Бессмысленно было ждать и откладывать.
Совершенно спокойно я поднялся с постели, прошел на кухню и сварил себе большую порцию кофе. Глупо нервничать, сказал я себе, я уже не мальчик. Но чашка все равно дрожала у меня в руке. Потому что в комнате было весьма прохладно. Меня даже, кажется, бил озноб. Я поставил чашку на ночной столик возле кровати и отправился в прихожую за газетой. Развернул ее. Свежий запах типографской краски приятно ударил мне в нос.
Так. Целая полоса, заголовок аршинными буквами. Не поскупились. Моя фотография. Крупным планом. И. о. командира группы по расследованию убийств, криминальная полиция г. Хельсинки. Титул вице-судьи тоже помянут. Бальзам на мои раны. Правда, фотография именно та, с разинутым ртом. Но не могли же они хоть как-то не отплатить за рассыпанную злодейскую передовицу! Я их хорошо понимал.
О бродяге больше не упоминалось. Фотография облавы в Пассаже. Н-да, оперативно работают! Но об операции — ни одного худого слова. Снимок говорил сам за себя: образцовый экземпляр стиляги с оскаленной и перекошенной физиономией силился вывернуться и лягнуть полицейского, крепко державшего его в своих объятиях. Далее: Кархунен и телескоп. Кокки и барышня Саара Похъянвуори, племянница убитого.
Ну, что еще? Комментарии занимали всю полосу. «Энергичные и целенаправленные действия полиции заслуживают полного одобрения». О преступных группировках ни слова. Никаких нападок на молодежь. Действие совершено одиночкой психопатического склада. Бедная девочка! Бедная Саара. Может быть, она тоже не спала и ждала газету.
Другие новости я даже не стал проглядывать. Пробежал глазами только передовицу. О дренаже! Я не мог удержаться от дурацкой блаженной улыбки, залез под одеяло и подложил руки под голову. Нет, жить стоит! И даже очень! Несмотря ни на что. И так долго, как только получится.
Кофе не успел остыть. Я выпил чашку залпом, и блаженное тепло растеклось по желудку. С удовольствием выкурил сигарету. Потом повернулся на бок и приготовился сладко заснуть. И увидеть полноценные воскресные сны.
Но сон почему-то не шел. Хотя информационную жажду я полностью удовлетворил: главную газету прочитал, а в остальных все окажется примерно то же. Но заснуть не удавалось! Делать было нечего: без десяти шесть я снова встал, побрился, принял душ. Поменял рубашку, облачился в темный костюм. Потом выбрал черный шелковый галстук с крохотным красным цветочком, клевером. Я считал, что этот галстук приносит мне удачу. А в ней я нуждался.
В десять минут седьмого я вышел из дома. На улице едва разливался тусклый рассвет первого октябрьского дня. Солнце еще не вставало. Газетные киоски были, разумеется, закрыты — для них было слишком рано, тем более в воскресенье. Жизнь была изумительна! Я жил, дышал, упруго шагал по земле, наконец, у меня был голос!
Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг обнаружил себя стоящим на остановке такси и стучащим в стекло машины, чтобы разбудить дремавшего водителя.
— Обсерв… — привычно начал я, но быстро поправился: — Пожалуйста, на угол Казарменной и Обсерваторской. Я не помню номер дома.
Шофер всю дорогу молчал. Город был пустынен, утро только начиналось. Нам попался всего один пожилой разносчик, толкавший перед собой по мокрому тротуару коляску с кипой газет.
Но небо все больше светлело и даже начинало голубеть, когда я расплатился и вылез из машины. Бодрым шагом я прошел вперед до входа в парк. Оттуда — по аллее, усыпанной гравием. Под ногами похрустывало. Полянка сплошь была в желтых листьях. Черная собачка шаловливо и радостно носилась по газону. Без поводка! Убежала она, что ли? Это было первое, о чем я подумал. И только в следующую секунду до меня дошло!
Я всегда любил собак. У нас даже была такса. Но когда все рухнуло и пошло прахом, то и с ней пришлось расставаться. У себя я ее оставить не мог: слишком подолгу ей приходилось бы сидеть в одиночестве. А собаки этого не любят. Не тащить же мне было таксу с собой на работу, чтобы держать ее под столом, а самому заниматься расследованием убийств! Так не годится… Разве что я стал бы очень, ну просто очень знаменитым. Тогда, конечно, почему бы нет.
Нельзя сказать, чтобы я очень горевал. Моей слабостью вообще-то были большие собаки. Например, полицейские ищейки. Они, безусловно, наводят ужас на всяких деклассированных типов, но наша немецкая овчарка жалостлива не в меру: стоит держащему ее полицейскому поднять дубинку, как она немедленно вцепляется в его запястье. А все потому, что сука.
Я тихонько свистнул. Черный шотландский терьер опешил и настороженно приподнял уши. Очень привлекательный пес, и так замечательно подстрижен! Впрочем, это я заметил еще на снимке в газете. Собака как раз весело подлетела ко мне, чтобы поздороваться, когда на повороте аллеи показалась женщина, которую я тоже узнал по газетному фото. Она вздрогнула, неожиданно увидев меня, и остановилась как вкопанная, прижимая к груди сумочку.
— Друг, Надежный Друг! — тоненьким голоском позвала она собаку.
Та немедленно подбежала к ней, заняла оборонительную позицию и подняла уши, готовясь зарычать. Я почтительно приподнял шляпу и поздоровался:
— Барышня Пелтонен, насколько я понимаю? Доброе утро!
Она нагнулась, чтобы пристегнуть к ошейнику поводок, и только после этого застенчиво поправила меня:
— Пелконен. Д-доброе утро.
— Не бойтесь, — успокаивающе сказал я. — У меня нет никаких дурных намерений. Я из полицейской следственной группы.
Я назвал свое имя и даже свой титул вице-судьи. Барышня Пелконен резко выпрямилась и, привстав на цыпочки, произнесла с гордо поднятой головой:
— Никогда бы не подумала, что начальник из криминальной полиции возбудит дело против одинокой женщины, отпускающей свою собаку побегать по парку без поводка! Знаете, судья, это чересчур!
Я не буду описывать наш разговор во всех подробностях. Недоразумение быстро разъяснилось. Надежный Друг выказал мне максимум дружелюбия, все было отлично, и, оживленно беседуя, мы двинулись рука об руку следом за бодро трусившим терьером по парковым дорожкам. Солнце взошло, и небо было ослепительно ясным, каким оно бывает только в прекрасный воскресный день и только в нашем городе. Барышня Пелконен настолько успокоилась, что без обиняков, запросто рассказала мне обо всем. Даже о господине в зеленой шляпе с маленьким красным перышком на тулье, хотя я-то как раз вовсе не собирался упоминать о нем, поскольку он к делу не относится.