Звезды в моих руках
Шрифт:
Мы встречаемся на кухне, чтобы передохнуть. Пепельница с балкона стоит на обгоревшем столе. Кристина курит, то и дело затягиваясь.
– Не знал, что ты по никотину, – говорю я.
– Да ты вообще многого обо мне не знаешь, – суховато отвечает она, закатывая глаза.
– Косметика не сгорела? – говорит Роза.
– Нет, – отвечает Кристина.
Я уже собираюсь мысленно обвинить их в меркантильности, как Жилин спрашивает:
– Че, все так же хочешь на визажиста учиться?
– Ага, – Крис стряхивает пепел, – предки, конечно, будут долго орать, но после обгоревшей квартиры мне не страшно.
– Можем сделать частичный ремонт, – предлагает Жилин, – у тебя тут стены белые, возьмем да покрасим.
– Нет, пусть лучше этим специалисты занимаются.
– Но тебя же накажут, – осторожничает Роза. На ее лице проскальзывает виноватое сожаление.
– Пусть. Все же это была непредвиденная ситуация, – Крис понижает голос и оглядывает нас, – на самом деле предки сэкономили на этой микроволновке, вот она и аукнулась.
– Уж не ты ли ее подорвала? – спрашивает Жилин.
– Не, это было бы слишком.
Пока Крис с Колей болтают, я возвращаюсь к ведрам. Зачерпываю по два, ношу в ванную. Рядом порхает Роза. Она самая миниатюрная, если сравнивать ее с Крис и Алей, но сил в ней явно больше. Таскает ведра, даже не просит нас с Колей ей помочь.
– Эй, Роза, – ловлю ее, когда выходит из ванной, – ты же дружишь с Алей, верно?
– Ага, – она кивает, с прищуром оглядывает меня. – А-а-а! Так это ты тот парень, с которым она за руку держалась?
– Верно.
– Хочешь, я передам ей твои контакты?
Она словно читает мысли. Я собираюсь поделиться с ней номером и ссылкой на профиль в соцсетях, но передумываю. Неизвестно, что подумает мать, когда увидит их. Еще хуже, если начнет расспрашивать.
– Лучше скажи, в какой школе вы учитесь и в какой класс она ходит.
– Почему не даешь контакты? – Роза прищуривается и вытирает пот со лба тыльной стороной ладони.
– У меня гипермама. Как начнет допрашивать, так не отвертишься.
– А. Ну, ладно.
Роза рассказывает мне, как пройти к их школе, называет класс, где они учатся вместе с Алей.
– Мы во вторую смену учимся, – добавляет она.
– Отлично. Я в первую.
– Ты ведь хороший парень, верно? Как тебя зовут, кстати?
– Жора.
– Егор или Игорь?
– Георгий.
– В общем, Георгий, я тебе это все сказала не для того, чтобы ты Алю сталкерил. Если окажешься каким-нибудь извращенцем, я тебя лично побью. У меня черный пояс по карате! – она замахивается руками, принимает боевую стойку. Она похожа на мультяшного пингвина, решившего напасть на тигра. Я посмеиваюсь. – Пообещай, что не будешь ее преследовать!
– Обещаю.
* * *
– Спасибо, что помогли. Как-нибудь я позову вас пообедать за мой счет, – говорит Крис. Мы прощаемся и расходимся.
На часах за полночь, а я до сих пор не дома. Проверяю сообщения в телефоне. Несколько пропущенных вызовов от медсестры, текстовый отчет о состоянии здоровья матери.
Медсестра: «Быстро идет на поправку, аппетит хороший, завтра-послезавтра выпишут».
Морщусь, начинаю набирать сообщение «Можно я заберу ее в понедельник?», и стираю букву за буквой. Нельзя, чтобы она заподозрила, как я отношусь к матери на самом деле. Было бы неплохо, если бы та провалялась в больнице еще день.
Ночь пролетает быстро. Когда я открываю глаза, на часах одиннадцать утра. Тренировка в два, успею еще полежать. Потягиваюсь, зеваю, встречаю новый день с улыбкой. Впервые за последние годы. Телефон вибрирует. Медсестра сообщает, что мать просит ее навестить. Делать нечего, придется идти.
Наскоро умываюсь, одеваюсь в заранее подготовленную одежду и иду в больницу. Знакомая медсестра встречает меня, провожает к палате. Мать лежит на койке у окна, кроме нее еще три человека. Странно, что она не оплатила себе ВИП-палату.
– Жора, ты пришел, – мать слабо улыбается и протягивает ко мне руку, – подойди.
Она лежит, бледная и съежившаяся, над губой испарина, на лице вчерашний идеальный макияж. Значит, нанесла водостойкую косметику, ведь ее не размыло в душе. Я только сейчас осознаю это. Она заранее спланировала заскочить на тот свет?
– Присаживайся, – мать похлопывает по кровати. Я сажусь на край, беру ее за руку. Для окружающих я послушный сын, для нее – ручная обезьянка. Что скажет, то и буду делать.
У такого незавидного положения есть весомое преимущество: хозяин не ожидает от прирученного зверька укуса, а зверек однажды может подхватить бешенство. Кусь – и хозяин умирает.
– Как ты там без меня? Отдохнул? – спрашивает мать с усталой улыбкой. Ее волосы прилипли ко лбу и смешались с потом. Руки холодные, пальцы цепкие.
– Как я могу отдыхать, когда ты лежишь в больнице? – гляжу на нее со всей серьезностью, на какую способен.
– Я не специально, – тихо признается она, – прости меня.
– Долго не общайтесь, иначе мама переутомится, – вежливо говорит медсестра и выходит из палаты.
– Я знаю, – я глажу мать по руке большим пальцем, – ты бы ни за что не умерла, верно? – чуть сдавливаю кожу между ее большим и указательным пальцами. – Ты бы ни за что не оставила меня одного.
На лице матери проскальзывает замешательство. Пока она опускает взгляд на свою руку, я разжимаю пальцы и продолжаю поглаживать ее. Она долго смотрит на меня. Проверяет.
– Жора, я сегодня еще тут побуду, – наконец выдыхает и закрывает глаза. Решила, что показалось. – Маме нужен покой. И тебе тоже.