Звон смерти
Шрифт:
– Извините, сэр! Господи, какая давка! Нас вытолкнуло к кассам. Я спросил:
– Что здесь происходит? Я не вижу зазывалы. Почему здесь такая толпа?
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.
– Но здесь же убили карлика! Вы что, не читали газет?
– Конечно, но…
– Говорят, они подняли плату за вход в два раза. Вы не знаете, это правда? Даже если так, все равно стоит посмотреть. Моя сестра говорит, что они показывают нож с засохшей кровью, место, где нашли труп, и все такое. Можно даже получить фотографию трупа, но это за отдельную плату…
– О господи! – вырвалось
Я повернулся к ней спиной и, работая локтями, попытался выбраться на свободу. Подойдя к палатке с прохладительными напитками, я выпил стакан лимонаду, стараясь избавиться от противного вкуса во рту. Расплачиваясь, я достал купюру, которую дядя Эм вложил мне в карман. Мне хотелось разменять ее и переложить в портмоне, где лежали все мои деньги.
Прежде всего, там оказалась не одна купюра, а две десятидолларовые бумажки, то есть двадцать долларов. «У дядя Эма неплохо пошли дела», – подумал я.
На какой-то момент эти деньги вызвали у меня чувство омерзения. Но потом я одумался. Ведь дядя Эм не был виноват в том, что вчерашняя смерть помогла ему подзаработать несколько долларов сегодня вечером! У него не было причин закрывать балаган только потому, что клиентов было больше, чем обычно. Разве можно сравнивать его со Скитсом Гири, который слизывал пенки с этого события!
Потом я немного погулял по центральной аллее, стараясь не подходить близко к нашему балагану. Когда я переходил через рельсы одного из аттракционов, служитель громко меня окликнул, но, узнав, приветственно помахал рукой. На какой-то момент я задержался около зазывалы, скликавшего на представление негритянского балагана. Я с умилением смотрел, как Негро, маленький семилетний чудо-чечеточник, помогал ему, выделывая замысловатые па. Он был просто очарователен.
Когда Негро убежал в балаган, я ушел. На всех представлениях было полно народу. Самые убогие развлечения пользовались небывалым успехом. Все гребли деньги – даже я, если принять в расчет двадцать долларов, которые всучил мне дядя Эм. При таком стечении народа ярмарка могла работать до часу ночи, выручая тысячи долларов. И это в будний день, когда на дворе стояла сырая погода!
«Если убитый карлик был циркачом, – подумал я, – то его смерть пошла во благо его собратьям».
Глава 4
Перед палаткой с «живыми картинами» собралась толпа. Рита вместе с четырьмя другими девушками стояла на эстраде рядом с зазывалой. Все девушки были одеты в купальные халаты.
Зазывала орал в микрофон. Это был Чарли Вилер. Он принадлежал к старой гвардии конферансье, непривычных к усилителям звука. У него не укладывалось в голове, что, имея в руках микрофон, не было никакой надобности надрывать глотку.
Рита была накрашена чрезмерно, впрочем, как и остальные девушки. Она была самой молодой и красивой. Я попытался привлечь ее внимание, но она меня не заметила. Наконец Чарли кончил вопить; он сделал знак девушкам, и те прошли в балаган. Зазвучала музыка. Чарли знал свое дело – многие из зевак поспешили вслед за девушками.
А я так и остался стоять у входа, горя желанием войти. Одновременно я был рад, что не могу этого сделать. Еще раньше, когда я только начинал
Однако знакомым девушек неприлично рассматривать их на сцене. Это считается проявлением нездорового любопытства – чем-то вроде заглядывания в окна фургона или в замочную скважину. Можете считать это полным идиотством, но, если подумать хорошенько – так и должно быть.
Я помыкался какое-то время у входа, соображая, куда можно повезти Риту после представления. У меня, черт возьми, не было машины. Я подумал, что если бы Хоги еще разок одолжил мне свою, то это было бы замечательно. Я не хотел просить – но, может быть, он предложил бы сам.
В фургоне Хоги горел свет. Если я постучу, надо будет войти. Однако что-то меня удерживало. Не могу объяснить почему, но у меня было чувство, что входить не следует.
Но тут я сказал себе, что все эти предчувствия не стоят выеденного яйца, и толкнул дверь; Хоги прокричал, что я могу войти. Со времени моего первого посещения Мардж успела навести порядок в фургоне: Хоги сравнивал ее хозяйственную деятельность со шквалом. Но самого Хоги этот шквал не коснулся. Он сидел на прежнем месте, втиснувшись между столиком и стеной. На сей раз перед ним стоял не кофе, а пустая на три четверти бутылка виски. Я в жизни не видел его таким пьяным. То есть он еще владел собой, но по глазам и обмякшему телу было видно, что он порядочно набрался. Он сказал:
– Присядь, Эд. Пойди возьми стакан и выпей со мной.
Он выражался четко, однако чувствовалось, что он прилагает усилия, чтобы выговаривать слова. Мне не хотелось пить с ним, но все же я пошел за стаканом.
– Совсем немножко, – сказал я, когда он начал наливать мне виски. – Не больше наперстка.
Наперсток по понятиям Хоги вмещал больше, чем фляга. Он наполнил мой стакан почти доверху.
Я сказал: «За здоровье Сьюзи!» – и отпил глоток. Присоединившись к тосту, Хоги выпил вместе со мной. Потом он откинулся назад и стал меня разглядывать помутневшими глазами. Думаю, что, если бы я не знал его так хорошо, я бы испугался его взгляда. А может, я и вправду испугался. До этого вечера я не знал, что он пьет в одиночку. Помолчав немного, я набрался храбрости, отхлебнул немного из стакана и спросил:
– Так как она поживает, Хоги? Я имею в виду Сьюзи?
– Боюсь, что она помирает, Эд. Видит бог, я сделал для нее все, что мог.
– Действительно, тебе не везет.
– Я переживаю не из-за денег, нет. Мне наплевать, что я потеряю сто пятьдесят долларов; когда я ее покупал, я знал, на что иду. Я понимал, почему ее продают дешево. Но, господи боже мой, я к ней так привязался!
Я приподнялся с места; мне хотелось посмотреть на Сьюзи. Но Хоги меня остановил:
– Не беспокой ее, Эд. Я дал ей успокоительное, оно начало действовать.