Зять для мамы
Шрифт:
– Ты хоть понимаешь, что в твоем возрасте я твой последний и единственный шанс? А этому мальчику глубоко на тебя наплевать?
– Валентин, прекрати. Мальчик не виноват, что у него нет такого отца, как ты… Ты обиделся и не контролируешь свои слова. Завтра ты будешь извиняться.
– Я не буду извиняться завтра, потому что завтра для нас с тобой не будет. Завтра я постараюсь забыть о тебе. Я не могу больше так жить, понимаешь? Обещаниями. Я хочу иметь семью, я хочу приходить домой, зная, что меня ждут и что мое мнение что-то значит… Каждый день женщины красивее и моложе тебя строят мне глазки, а я только и
Он так и не договорил, что делает обыкновенная женщина и вообще каковы ее критерии, и положил трубку.
Он устал, он действительно устал, и хоть наговорил кучу гадостей – это все не от сердца. Когда она поможет Ипполиту, она все вернет на свои места. И тогда хоть целый день будет сидеть в этой пустой его квартире и… жарить ему блинчики с мясом. А сейчас она должна сосредоточиться и не плакать и не переживать… Она все вернет…
На следующее утро Марина уже висела на телефоне, чтобы записаться на прием к военкому. Она даже позвонила на телефонный узел и поинтересовалась, в порядке ли этот номер, если все время занято, ей сообщили, что в порядке и «что вы хотите – призыв, там, кроме вас, желающих пробиться – два этажа».
Она пробилась, наверное, потому, что сразу призналась секретарю, что «является тещей призывника».
…Военкомат располагался в старинном хорошо сохранившемся здании, и его широкие мраморные лестницы должны были внушать уважение к организации, здесь находившейся. Приемная тоже встречала лепным потолком и росписью стен. Марина настроилась на то, что ей придется долго ждать аудиенции, но, к ее удивлению, в приемной сидели всего три посетительницы. Через пятнадцать минут Марина уже вошла в кабинет, который скорее представлял собой небольшой зал. Освещалась только та его часть, где находился огромный стол военного комиссара. Ей никогда прежде не доводилось иметь дело с военными, и она, сопоставив внеш–ность своего собеседника с теми ужасами, которых наслушалась об армии в последнее время, задумалась: то ли все разговоры – пустое, то ли господа генералы не владеют ситуацией.
Генерал, принявший ее, был благородно сед, подтянут и предупредительно вежлив. Он дал ей возможность высказать свою просьбу не перебивая, затем задал пару конкретных вопросов, затем кому-то позвонил, в конце разговора пообещав захватить на рыбалку, и, положив трубку, сделал резюме:
– Ваша просьба будет удовлетворена, и ваш зять будет призван в погранвойска.
Она поблагодарила за понимание. Он пожал ей руку и проводил до двери кабинета. На все потребовалось пять минут.
Теперь ей оставалось только еще раз навестить Ипполита, собрать ему одежду и продукты на дорогу.
Три дня показались вечностью. Все, что нужно было ему с собой, она купила и собрала за несколько часов, а все остальные превратились в мучительное ожидание. Она не была уверена в том, что военком сдержит слово, а бегать или звонить туда до бесконечности невозможно. Несколько раз она пыталась начать работать, но после трех минут тупого сидения перед монитором понимала, что ничего не соображает.
Настал день, когда мальчиков построили в колонну, посадили в автобусы и увезли на вокзал. Все. Она ничего больше не может изменить.
Она не помнила, как добралась до дома, как открывала дверь ключом, как вошла в свою комнату…
Она спала несколько суток. В полудреме доходила до кухни, что-то пила и ела, благо в холодильнике у нее всегда был стратегический запас продуктов, и снова впадала в какой-то наркотический сон. Видимо, от нее в пространство не исходило ни грамма энергии, так что даже внешний мир оставил ее в покое. В эти сутки не звонил никто: ни студенты, ни заказчики, ни родственники, ни друзья.
Она не помнила, сколько дней прошло с начала ее спячки, когда утром раздался первый звонок. Это был Геннадий.
– Мариша, Аленка беспокоится. От тебя неделю нет никаких писем. А она собирается приехать. Ты что, компь–ютер не открывала, или он у тебя сломался?
– Гена, я просто спала.
– Неделю спала? Мать, очнись, что ты говоришь?
– Нет, я сутки спала, – сказала она заплетающимся языком.
– Марина, ты что, пьяная? – забеспокоился Геннадий.
– Я трезвая… Но сонная… Гена, извини, я хочу еще поспать.
Гена бросил трубку. Она решила, что он ее оставил в покое. Напрасно она так решила… Через полчаса он уже звонил в дверь их квартиры, которую ему открыла мать и что-то стала нашептывать ему в недрах кухни. После этого получасового шепота он вошел в Маринину комнату, посмотрел на нее и сказал:
– Марин, я тебе душ включу, ладно?
– Ладно, – сказала Марина и снова прилегла.
Вскоре Геннадий вернулся, схватил ее в охапку, протащил по коридору и затолкал в ванную, закрыв дверь снаружи.
– Марина, ты воду видишь? Ты знаешь, для чего душ придуман? – пытался ее разбудить Гена. – Марина, ты ни в чем не виновата. Ты сделала все, что могла! – кричал за дверью бывший муж. – Пойми, у каждого своя судьба. Ты поняла, что Алена приезжает через два дня?
И тут она очнулась:
– Что?!
– Ну наконец-то ты проснулась. Давай душ принимай. Я пока тебе кофе сварю.
Мысль о том, что она почти что сейчас увидит Алену, привела ее в чувство, душ продолжил процесс, а кофе, сваренный Геной, его завершил. Она вышла из сонного отупения и кинулась к компьютеру смотреть почту. Ящик был переполнен. Она нашла по последней дате письмо от Алены:
Мама, я вылетаю утром в понедельник. Мы договорились, что папа меня встретит, так что ты не дергайся. Как там бабушка и Ипполит? Он успел что-нибудь сделать с нашими документами?
Марина обошла квартиру. Боже, как это все расчистить к приезду дочери? А еще ведь надо продукты купить. А еще… Жизнь в ней просыпалась, и в тот день, когда Геннадий привез домой из аэропорта Алену, дочь даже не заметила на лице матери следов усталости и де–прессии.
Сама же Алена похудела, похорошела, а глаза у нее просто сияли. Она никогда не видела у дочери таких сия–ющих глаз.