Зюзинский Амаркорд
Шрифт:
Досуговые паттерны
Основным видом советского детского досуга было «пойти погулять», что, как правило, означало относительно бесцельное многочасовое шатание по микрорайону. Но «гуляние» распадалась и на отдельные виды времяпрепровождений. Вот, некоторые из них, которые наиболее рельефно всплывают в моей памяти.
Наблюдать за голубятнями и голубятниками: Голубятничество было страстью, скорее, послевоенного, а не нашего поколения. В 70-х голубятни держали обычно не пацаны, а сурового вида мужики. Для нас же, пацанов, голубятни, возвышавшиеся посреди дворов пятиэтажек и на пустырях, были чем-то вроде капищ какой-то древней непонятной религии. Интриговало, зачем воздвигались эти массивные железные башни для обихаживания, по сути, помоечных птиц – эдаких городских крылатых крыс. Но суровые мужики-голубятники нас гоняли, переживая за покой своих воркующих и непрерывно гадящих питомцев, что только подогревало интригу.
Дразнить сторожевых собак с высоты бетонного забора: Нужно было забраться на двухметровый бетонный забор,
Играть «в слона»: Молодецкая забава для крепких молодцев. Делились на две команды, человек по пять-шесть каждая. Одна команда становилась друг за другом, согнувшись пополам и плотно прижавшись друг к другу. Таким образом, из наклоненных спин формировался «слон». Другая же команда должна была в полном составе запрыгнуть на этого «слона» по такой же прыжковой технике, как на уроках физкультуры прыгают через «козла». Стратегия успеха состояла в том, что первый прыгающий должен был прыгнуть как можно дальше, чтобы приземлиться ближе к голове «слона» и оставить достаточно места для прыгающих после него. Выигрышем считалось, когда команда прыгающих в полном составе могла разместиться и удержаться на «слоне». Тогда, по правилам игры, покоренный «слон», истошно трубя, должен был провезти гогочущих наездников метров двадцать вперед. Если же кому-то из прыгающих не хватило места на спине «слона», или же, если, не удержавшись на «слоне» после прыжка, кто-то боком сползал вниз, то команда прыгавших считалась провалившей гейм и сама становилась в наклонную позицию в качестве «слона». Надо сказать, что прыгали качавшиеся дюжие молодцы, и принимать на спину такой удар было весьма нелегким испытанием. Но было весело, и образовавшаяся свалка со стороны напоминала какое-то безумное регби без мяча.
Плавить свинец: Свинец завораживал нас в детстве своей легкоплавкостью. Сырьем для юных металлургов служили свинцовые решетки из повсеместно валявшихся на свалках отслуживших свое аккумуляторных батарей. Свинцовые аккумуляторные решетки мелко крошились в жестяную банку. Крышка банки накручивалась на палку, чтобы было можно ставить на огонь и вынимать из огня, не обжегши руки. И вот – самодельный плавильный тигель готов! Нужно было подержать его над горящим костром, и через несколько минут на дне банки уже плескалась алхимически завораживающая серебристая лужица. О том, что свинец – токсичный металл, а его пары в расплавленном виде – особо токсичны, тогда никто, конечно, не думал. Расплавленный металл разливался по различный формочкам, и потом этот металлургический самиздат отягощал детские карманы. Самым распространенным изделием былая круглая свинцовая бита для игры в «пробки». Пивные пробки в различных фигурах и комбинациях выстраивались на расчерченном на асфальте небольшом квадрате. С расстояния нескольких метров нужно было точно метнуть свинцовую биту, чтобы она попала в этот квадрат, разбила композицию из пробок подобно разбиванию фигуры при игре в городки и при этом не выкатилась за пределы очерченного квадрата. Затем нужно было уже на близкой дистанции коротким броском биты точно по краю пивной пробки заставить ее перевернуться. Кто больше перевернул пробок – тот и выиграл. Была и «серьезная» разновидность этой игры для солидных пацанов, где вместо пивных пробок фигурировала мелочь, которую нужно было ударом свинцовой биты переворачивать с «орла» на «решку».
Жечь пластмассу: Вдыхание продуктов горения жженой пластмассы тоже явно не проходило по разряду ЗОЖ. Но горящая пластмасса давала очень красивое зрелище – с горящего куска пластмассы начинал быстро капать одна за одной целый дождь горящих капель. Мы в детстве называли это «напалмом» и представляли себя американскими летчиками в небе над Вьетнамом. Одна такая псевдонапалмовая капля как-то упала мне на ногу. Небольшой шрамик сохранился до сих пор. А еще была разновидность пластмассы (из нее в советское время делали некоторые виды расчесок), которая при горении, помимо пламени, давала еще невероятное количество густого белого дыма. Расческу, завернутую в фольгу, сначала поджигали, затем огонь быстро задували, и расческа в режиме бикфордова шнура быстро дотлевала, выделив обильные клубы белого едкого дыма, вроде тех, что сейчас висят при разгоне демонстраций. Это называлось бросить «дымовуху». Вообще, запах горящей помойки, к которому примешивался запах жженой пластмассы – главный запах моего советского детства.
Ловить тритонов. Тритоны относятся к классу земноводных и являются ближайшими родственниками жаб и лягушек. Но, по сравнению с родственничками, куда более элегантны, и по внешнему виду являют собой что-то среднее между рыбой и ящерицей – то ли рыба с ногами, толи ловко плавающая и ныряющая ящерица. У самцов – кокетливые пятнышки и красивейший гребень. Ну, а самки, как и у всех живых существ, кроме людей, неказисты. Из-за своей декоративности тритоны вызывали наш активный детский интерес – посадишь такую гребнистую красоту в баночку с водой и приятелям показываешь. Обитали тритоны в мини-прудиках, образовавшихся на месте брошенных песчаных карьеров, коими изобиловал огромный пустырь на окраине Битцевского леса, на месте которого к московской Олимпиаде-1980 впоследствии был построен Конноспортивный комплекс Битца. Ловить тритонов нужно было следующим образом – дождаться, когда тритон всплывет к поверхности воды за глотком кислорода (дышат
Ловить майских жуков. Сейчас майский жук в черте города вещь довольно редкая. А в 70-х в зеленых зонах Москвы их было весьма изрядно. Как и тритон, майский жук привлекал своей мимимишностью и декоративностью. Совершенно не кусающийся, он пленял взоры своей крепкой сбитостью, джентельменскими светло-коричневыми тонами, милой неуклюжестью и великолепными брежневскими бровями. Плененных жуков держали или в спичечных коробках на подстилке из березовых листочков (вот тебе и тюремная пайка, дружище). Либо более брутально – на привязанной к ноге нитке, дабы создать у жука ненужную иллюзию, что можно улететь, а потом дать ему убедиться, что свобода – это «осознанная необходимость», когда длина полета оказывается точь-в-точь равна длине нитки. Сама же ловля осуществлялась так: майскими вечерами, когда начинало темнеть, толпы зюзинских подростков устремлялись в березовые рощи Битцевского лесопарка, которые жуки запланировали себе на вечер к систематическому объеданию. Жук стартовал с травы с гудением, как у тяжелого бомбардировщика. Нужно было быстро ориентироваться по звуку и сбивать его на землю курткой, пока жук не набрал высоту выше метра-полтора. На более высоких эшелонах зенитные системы юных зюзинцев были уже бессильны, и жуки с мерным гулом уходили под кроны берез, глядя с высоты полета на подпрыгивающих и размахивающих снятой верхней одеждой охотящихся молодых питекантропов.
Бродить по улице с кассетным магнитофоном. Это сейчас «музыку с собой» закомпактили до размера смартфона. А в 70-х наиболее миниатюрным устройством для воспроизведения музыкального звука были кассетные магнитофоны. В самом конце 70-х появились первые советские переносные кассетные магнитофоны – «Весна» и «Электроника». «Электроника» весила три килограмма, «Весна» – четыре с половиной. «Электроника» была более элегантной и эргономичной, зато квадратная и габаритная «Весна» – менее «жующей» кассету, и куда более прочной. У «Весны» практически сразу отлетала крышка, прихлопывающая кассету (видимо, эта деталь, как в анекдоте про лишние детали «Жигулей», была попросту функционально не нужна), а в остальном магнитофон был практически неубиваем. «Весна» легко выдерживала падение со стола, и им реально можно было драться! Размашистый свинговый удар четырехкилограммовым магнитофоном в голову в уличных разборках выводил на время из строя даже самых крепких противников. Поэтому «Весна» стала любимым многофункциональным девайсом дворового пролетариата – как говорится, не только музыка. Что касается музыки, то из переносных кассетных магнитофонов, тогда обычно на всю улицу пер Высоцкий, Юрий Антонов и Макаревич. Или какие-то сиюминутные шлягеры. Для меня, отличника, сидевшего дома и зубрившего уроки, проходившие под окном вольные двоечники с орущим тяжеловатым магнитофоном, лежащим на согнутой в предплечье руке, выкрикивающие что-то веселое матерное и получающие в ответ одобрительное хихиканье своих лихих боевых подруг, были символом абсолютной, почти космической свободы, которой я, выполнявший родительский таргет по всем пятеркам в четверти, был, в моем понимании, так жестоко и несправедливо лишен.
Алкоголь
Подростковые компании, бродившие по дворам пятиэтажек с надрывающимся магнитофоном, как правило, были всегда навеселе. Варьировала разве что степень опьянения – от назойливого горлодерства до откровенного ногозаплетаса. Дворовые зюзинские подростки в тринадцать-четырнадцать лет уже вовсю хлебали портвейн и пиво. А к пятнадцати годам осваивали и водочку.
До горбачевской антиалкогольной компании алкоголь в советских магазинах отпускался с 16 лет. Паспортов не спрашивали, и возраст определялся продавцом «на глаз». За бутылкой обычно посылали наиболее взросло выглядевшего пятнадцатилетнего (в те годы цвела так называемая «акселерация» в развитии, когда к пятнадцати годам подросток уже вполне мог обзавестись густыми усами и кучерявой бороденкой), который затем нес трофей более младшим, но не менее жаждущим товарищам. А пиво вообще могли продать и двенадцатилетнему пацану, поскольку пиво в те времена классифицировалось, скорее, по рангу прохладительных напитков, нежели алкоголя.
Водку и портвейн продавали в специализированных магазинах «Вино», возле которых роились непотребные алкоголики, коих безуспешно пытались увести домой отчаявшиеся домохозяйки. Весь этот круговорот – инь и пьянь – сопровождался повышенным шумовым фоном. То ровным роевым гулом, то отдельными звуковыми протуберанцами семиэтажной матерщины, сопровождавшей либо семейные разборки (опять, скотина, все деньги пропил), либо же публичное несогласие партнеров-соинвесторов по поводу размера внесенных паев при выпивке вскладчину «на троих». Один мой знакомый вообще никогда не пил только потому, что ему «посчастливилось» проживать на втором этаже дома прямо над винным магазином.
Пиво же, сухое вино и коньяк можно было купить в алкогольных секциях обычных продуктовых магазинов, где уж совсем откровенное непотребство не процветало, и, в целом, все было относительно прилично. Пиво алкаши покупали только с утра на опохмел, а сухое вино и коньяк в пересчете на оптимизационную шкалу «грамм, градус, копейка» их вообще как жанр не интересовали.
Мы же, отличники, для имиджевой дифференциации от своих районных сверстников-двоечников покупали именно сухое вино и коньяк, а не портвейн и водку. К концу девятого класса уже вполне осваивали по бутылке сухого вина на человека или по бутылке коньяка на троих (что, как по количеству алкоголя, так и по цене, было примерно эквивалентно – бутылка хорошего сухого вина стоила примерно 3 рубля, коньяк – около 10 рублей).